Читаем Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века полностью

Обратимся теперь к примеру князей Барятинских. В 1815 году кн. И. И. Барятинский пишет на французском языке «Мои идеи о воспитании моего сына»[660]. Старший сын Барятинского, Александр, для которого был написан этот план воспитания, станет крупным государственным деятелем и военным, генерал-фельдмаршалом. И. И. Барятинский начинает этот текст с указания на языки, которые должен учить его сын, – церковнославянский, латынь, греческий и в особенности родной язык. Живые иностранные языки, конечно, не исключаются, но акцент делается не на них. Таким образом, Барятинский отходит от дворянской модели, господствовавшей в России в XVIII веке, в которой главное место отводилось двум живым иностранным языкам – французскому и немецкому. При этом он не только рекомендует латынь, которую дворяне, как правило, игнорировали в XVIII веке как «лекарский язык», но которая была необходима для получения углубленных знаний[661], но и вводит два других языка, не аргументируя свой выбор. Возможно, церковнославянский вводится им как язык, важный для хорошего овладения родным русским языком, о чем писали некоторые дворяне и гувернеры[662], а греческий – как язык, который, как считалось, был связан родственными связями с русским. Барятинский подчеркивает, что во время своего путешествия его сын должен вести дневник на русском языке, хотя по традиции такой дневник вели на французском языке[663]. Он должен был составлять речи на русском языке, а в области истории и географии его прежде всего должны были обучить истории и географии его страны[664].

Барятинский настаивает, что его сын должен путешествовать в первую очередь по России – четыре года по европейской части и два года по Азии, и только после этого ехать в Западную Европу, прежде всего в Голландию и Англию – эти страны считали тогда наиболее прогрессивными в области техники и наук. Другими словами, и в выборе маршрута он отходит от традиции, игнорируя светские салоны Франции и искусство Италии и выбирая профессиональную ориентацию, связанную с будущим родом занятий крупного землевладельца. В путешествии его должны были сопровождать доктор, знающий химию и ботанику, механик, который должен был быть англичанином, голландцем или швейцарцем, немец со знанием латыни и греческого и опытный гувернер для координации всего воспитания, а также русский преподаватель, который должен хорошо знать свою страну, ее законы и историю. Акцент на знании своей родины здесь очевиден и выглядит контрастно по сравнению с практикой образовательных путешествий в семьях высшего дворянства, сближая взгляды Барятинского с идеями Ж. Ромма.

Среди важнейших предметов – механика, которая должна изучаться с опорой на практику. Механика должна была заставить молодого Барятинского любить сельское хозяйство, «которому она ежедневно оказывает столь большие услуги», а сельское хозяйство заставит его любить химию[665]. Химия обязательна для изучения не только землевладельцу, считает Барятинский, но и государственному деятелю, особенно в такой стране, как Россия, в которой «хороший химик должен рассматриваться как цивилизатор и даже в каком-то смысле как творец»[666]. Мы видим здесь ориентацию на конкретные профессиональные знания и стремление к практическому образованию. Мальчику должны были выделить участок земли, на котором он сам мог бы проводить агрономические эксперименты с применением сельскохозяйственных инструментов. Его должны были познакомить с системой чередования культур (assolement), научить анализировать почву, распознавать сельскохозяйственные посадки. Он должен был записывать результаты своих посадок и урожаев, но делать это по-русски. Этот участок должен был быть не просто местом для обучения и развлечения мальчика, но и питомником новых культур для сельскохозяйственных угодий Барятинских. Мальчик должен был сам производить межевание под контролем «опытных и образованных инженеров»[667], быть знаком с топором, с рубанком, с точильным станком, но и знать тригонометрию. Тот же акцент на агрономии и важности обучения молодого помещика этой профессии мы видим в своего рода завещании И. И. Барятинского своему сыну. В нем он пишет с пафосом:

Есть ли что-то прекраснее призвания богатого человека, употребляющего свое состояние для того, чтобы его страна процветала, вводящего ремесла, которые делают людей обеспеченными и счастливыми, и который своим примером цивилизует свой край[668].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология