Язык птиц

Жил властитель — владыка всесветной округи,
Сто владык его трон окружали, как слуги.

Власть его простиралась от грани до грани,
И от грани до грани страна — в его длани.

Жемчуг ценный таил он — прекрасную дочь, —
От красы ее гуриям было невмочь.

2805 В цветнике красоты она — тополь прелестный,
Да не тополь, а сам кипарис расчудесный!

В почивальне души она — светоч горящий,
Да не светоч, а солнце в короне слепящей!

А глаза ее — словно бы око беды, —
Взор веков не видал столь жестокой беды.

Благовонные кудри и родинки — смута,
Да такая, что губит жестоко и люто!

А дыханье и губы, что ярче рубина, —
Словно солнце и воздух слились воедино.

2810 Все владыки мечтали о счастии с ней,
Даже шахи, что всех самодержцев сильней.

Но не выпало благо познать им ту милость,
Чтобы сердце свидания с нею добилось.

И самой ей не мнилось связаться союзом, —
Были обе причины преградою узам.

Кто по собственной воле один-одинок,
Не нарушить его своевольный зарок!

Были норов и нрав у девицы строги, —
Никому не давалось наладить торги.

2815 Как-то раз ей красавец явился в виденье,
Да такой, что не стало ни сил, ни терпенья.

Стать его — словно дух воплощенный чиста,
Будто солнце в зените — его красота.

Темен мускусный пух на румяных ланитах,
Словно точки в письме — зерна родинок слитых.

Кипарису подобен он трепетным станом,
А краса его впору лишь розам румяным.

С этим солнцем сама она — дева-луна
Возлегает на ложе, истомой полна.

2820 Каждый миг опьяняет их счастье свиданья,
И друг друга томят они страстью свиданья.

И, очнувшись, красавица очи открыла,
И исчезли из сердца и твердость и сила.

И росла в ней безумная страсть с этих пор,
И грозил ей уже посрамленья позор.

И она этот сон снова видеть желала,
Но в очах ее сна будто вовсе не стало.

Ни на миг она в сердце не знала покоя,
И ни ночью, ни днем ей не стало покоя.

2825 Как-то раз она в муках всечасного зла
На дворцовую башню смятенно взошла.

Ей хотелось окрест посмотреть в утешенье,
Чтобы в сердце ее укрепилось терпенье.

Ну а глянув, зашлась она в огненном крике, —
Видит: радостный пир во дворце у владыки,

Там и юноша дивный из вещего сна,
И, лишившись рассудка, упала она.

Был на пиршестве юноша тот несравненный, —
Как смутительный день среди века вселенной.

2830 И взглянул он на башню, и гибельным стрелам —
Стрелам страсти душа его стала прицелом.

Его душу пронзил этих стрел ураган,
И оставил на теле он борозды ран.

И в державе души его смута вздымалась,
И для жизни угрозою люто вздымалась.

Мощь ушла от него, ум ему стал неведом,
Да и сам он за ними отправился следом.

И, до вечера в горе и муках дожив,
Он лежал обессилен — ни мертв и ни жив.

2835 Полог ночи простерся над ширью земною —
Разом тысячи стонов поднялись стеною.

До зари его стоны жестоко терзали,
Струи слез, как лавина потока, терзали.

И с поры, когда птицы вещали рассвет,
Бил себя он до ночи каменьями бед.

Две души поразила истома любовью,
Две страны не спаслись от разгрома любовью.

Дивный юноша, хоть и остался без сил он,
Но неправдой и правдой себя охранил он.

2840 А краса луноликая в горе была,
От любви — в истомлении хвори была.

Видит: руки слабеют в бессилии хвором,
И грозят ей любовные муки позором.

И когда без числа приключилось ей бедствий,
Видит — надо радеть о спасительном средстве.

И сказала она: «Не бывало вовек,
Чтобы средство от зла не сыскал человек».

Двух подруг она знала — ив дружбе примерных,
И в печалях и радостях стойких и верных.

2845 Обе в хитростях ловкой ухваткой известны,
В чудодействах веселой повадкой известны.

Так они наловчились в обмане лихом,
Что и муху сосватать могли со слоном.

Ведь не ведает муха, что выглядит малой,
Слон не знает своей толщины небывалой.

Были ведомы козни обеим плутовкам,
Как с любовью справляться в обмане преловком.

Та умела напевы извлечь из-под струн,
Эта пела, как ловкий в повадке певун.

2850 Как звучанье их саза и пения грянет —
Дивный звук даже с неба Венеру заманит![213]

Та могла звуком саза взять душу умело,
Эта — пеньем могла возвратить ее в тело.

Заиграют, бывало, застонут вдвоем —
Тут и муж разуменья простится с умом!

Страсть терзала ту деву с неведомой силой,
И она двух плутовок к себе пригласила.

И сказала она, и рыдая и плача,
Что случилось в любви у нее незадача, —

2855 Как сначала во сне к ней томленье пришло,
А потом наяву помраченье пришло,

Как в томленье по юноше хилою стала,
Как рыданье грозить ей могилою стало.

И сказала она: «Вы дружны и согласны,
Так не будьте к печали моей безучастны.

Ведь позорище сплетнею злой может стать,
От огня мое тело золой может стать.

От огня моего мне неволи не будет,
И от смерти самой даже боли не будет, —

2860 Нестерпимо мое посрамленье от сплетен,
Был доныне мой нрав благочестьем приметен.

Скорбь о чести отца меня сводит с ума,
Даже молвить об этом — я речью нема.

Он ведь шах, и величьем под стать небосводу,
Стыд и срам ему будет невиданный сроду.

Сто подобных мне сгинет — вовек не заметят,
Ведь былинку в бурлении рек не заметят.

Шаха так осрамить — нету силы во мне,
Я от этого горя страдаю вдвойне.

2865 Знайте: все я сказала, моля о защите,
Погубите меня или средство сыщите.

Своенравной была я, а стала смиренной,
Стал и тихим и кротким мой нрав дерзновенный.

Над моей неудачею сжальтесь, молю,
И рыдаю и плачу я, — сжальтесь, молю».

Как дошли до подруг эти крики и зовы,
Говорят они: «Жизнь положить мы готовы..

Мы найдем тебе средство, чтоб юноша гожий
Стал в любви тебе верной опорой-надежей.

2870 Ни один человек не узнает о том,
Даже сам он вовек не узнает о том.

День-другой потерпи-ка, простись с суматохой,
Не рыдай ежечасно, не ной и не охай!

Ты сокрыть это дело покоишь стремленье,
Ну и нами владеет такое ж стремленье».

И явилась надежда на счастье, и впредь
Луноликая слово дала потерпеть.

И плутовкам задуматься время настало,
И досталось хлопот и забот им немало.

2875 И они подружились с прекрасным влюбленным
И узнали о сердце, любовью спаленном.

Их обман и коварство и льстивая речь, .
Как добычу, беднягу сумели завлечь.

Словно мать и сестра, подольститься сумели
И сказали: «Тебе мы поможем в том деле.

И хоть ты о своем не поведал нам горе,
Мы-то знаем, откуда взялись эти хвори.

Пыл любви твое сердце жестоко потряс,
Вся надежда на счастье тебе — лишь от нас».

2880 И несчастный надеждой большою проникся,
И доверием к сводням душою проникся.

Что ни скажут плутовки — добром ли, приказом, —
Он с готовностью им подчиняется разом.

На обманных торгах караваны легки, —
Завлекли они дивную птицу в силки.

Лишь сказали: «В наш дом, мол, пойдем, недалече», —
Вмиг несчастный за ними пошел, не переча.

Пышный пир был там задан — не сделаешь краше,
Пленник страсти вина поотведал из чаши.

2885 Как пошло там питье — за фиалом фиал,
Каждый притчи да выдумки сказывать стал

Об огне и о дыме любовных терзаний,
О вреде и о пользе разлук и свиданий.

Разных тайн да историй, что каждая знала,
Рассказали ему две подруги немало.

В их речах пил тот молодец влагу надежд, —
Безнадёжный, вкушал он отвагу надежд.

От вина и от сказок лишившийся воли,
Стал тот юноша страстью томиться все боле.

2890 И уста ему враз немотою сковало, —
Что ни миг, он слабел, поникая устало.

И тогда и для песни настал свой черед,
Что и разум отнимет и разом проймет.

И бедняга совсем помрачился с похмелья,
Будто выпил он разум губящее зелье.

Словно темная ночь, стал несчастный безгласен
И совсем покорился рассказчицам басен.

И они дали делу лихой оборот
И мгновенно носилки наладили в ход.

2895 Будто в люльку его положили, и ловко
На бегу им в пути помогала сноровка.

Принесли — той луне в торжество и в блаженство,
Кипарису и розе устроив блаженство.

Все к веселью готово там было сполна,
Сладкоустая дева ждала их одна.

И туда две подруги повадкой умелой
На носилках внесли кипарис сребротелый,

К лунолИкой на ложе сложили, как надо, —
Словно к солнцу луну привели для пригляда.

2900 И восторг луноликой от радости рос,
И безмолвный опрыснут был влагою роз.

Бездыханный вздохнул, благовонье вбирая,
И, очнувшись, узрел он подобие рая.

И узрел он ту пери, что с гурией схожа, —
Ту, что жгла его сердце, печалью тревожа.

Он рванулся и сел и, испуган, смотрел,
С сотней тысяч смятений вокруг он смотрел.

Глядь — под ним преогромное пышное ложе,
Рядом — шахская дочь, красотою пригожа.

2905 «О творец, — он сказал, — что за редкостный случай, —
Это сон или явь или призрак летучий?»

Но смягчила та дева терзанья ему
И явила всю негу свиданья ему.

«То не сон! Похвалы вознеси, безрассудный,
Пей же влагу из чаши свидания чудной!»

И вкусила та пери вина из фиала,
И его розоцветным вином угощала.

И, совсем уж забывши смущенье свое,
Много раз подносила безумцу питье.

2910 И вино пало в пламень смущенья водою,
И уж речь без смущенья пошла чередою.

И влюбленный и дева и томно, и страстно
Тут в обитель услад удалились согласно.

И такое единство настало тогда,
Что от двойственной сути не стало следа.

Все восторги, что знает желанье земное,
Обрели друг от друга единые двое.

И закон единенья их дерзостью правил,—
Говорить о том — свыше приличий и правил!

2915 Дева с юношей, страстью объятые, там
В упоении слились — устами к устам.

И найти для таких вот лобзаний сравненье —
Это было бы выше всех граней сравненья!

До утра они тешились негой усладной,
И обоим был сладок восторг безоглядный.

Тайны ночи раскрыл блеск рассвета, багров,
И на мускус земной лег камфарный покров.[214]

Пировавших вовсю разобрало весельем,
Им совсем помутило сознанье похмельем.

2920 Тут и обе плутовки проникли за полог,
И неслись их стенанья из щелей и щелок.

Их набег отнял ум у влюбленных сполна,
И споили они молодца допьяна.

И свалился без чувств он, ослабший и хилый,
И рассудок расстался в нем с трезвою силой.

И подруги-плутовки, свершив это дело,
На носилки взвалили безгласное тело.

И домой его тут же снесли поскорей, —
Сокрушенного скорбью — в обитель скорбей.

2925 Свежесть утра вернула несчастному разум,
И от пьяного сна пробудился он разом.

И очнулся, подумал несчастный, припомнил, —
Происшедшее памятью ясной припомнил.

Дым стенаний из горла исторг он, скорбя,
И камнями жестоко избил он себя.

Сам себя истерзал он в стыде непритворном,
И весь мир его взору представился черным.

Слезы-звезды метались в чаду его крика,
Смуту мук безысходных терпел горемыка.

2930 Вспоминать о блаженстве свиданья он стал,
» Как безумный, рыдать сквозь стенанья он стал.

Он вскричал: «О творец! Где спасенье найду я?
И кому же поведаю эту беду я?

А молчать — разве силы и воли мне хватит?
И таиться — терпенья доколе мне хватит?

Утаить ли беду мою или открыть,
Слово молвить, смолчать ли — не знаю, как быть.

А начну говорить — речь вести мне доколе?
Не смогу рассказать я и тысячной доли!

2935 Поклянусь затаиться — и слово нарушу:
Не под силу мне будет сдержать мою душу».

И в смятенье исторг он немало словес, —
Духа в теле не стало, и разум исчез.

Каждый миг ему смерть посылала смятенье, —
Всех, кто видел его, донимало смятенье.

Все хотели узнать, в чем же бедствий основа,
Но в ответ от него — о причине ни слова.

«Все ведь ясно и так, не пытайте меня,
Я сгораю, не надо мне больше огня!

2940 Мук моих никаким не опишешь рассказом,
Их бессилен понять человеческий разум.

О создатель! Со мной ли случилось то счастье?
Мне ли было в блаженство и в милость то счастье?

Ну а если б я волю дал праздным словам,
Кто ж поверит таким несуразным словам?

Вся душа от смятенья сгорела, — что делать?
И пылает в развалинах тело, — что делать?

В единенье свидания счастьем томимый,
Знал восторг я и радость слиянья с любимой.

2945 А потом — боль разлуки, печаль, забытье —•
Вот смятенье и трижды смятенье мое]

Нет границ изумленью пред этим, о боже, —
Никому не пошли в наказанье того же!»