Ястреб халифа

В просторных дворах нового дворца, на берегу пруда Совершенства, они наконец-то наслаждались уединением. Доверенные невольницы сидели поблизости – так, чтобы не разбирать слов, но услышать крик, мало ли что господам понадобится. В Дар ас-Хураме Тарег навещал ее чаще. Сумерки затягивали заросшую травой дорогу между оградами, гулямы внутренних дворов неспешно катили по ней тележки, посвистывая, погоняли груженых осликов. А ближе к ночи в пыльные колеи заливалась темнота, тени высоких дувалов, вытягиваясь, накрывали серебристую колышущуюся полынь. Ветер гладил длинные травяные космы на неожиданно опустевшей дороге – казалось, по странному неслышному сигналу люди исчезали. Забивались по домам, жались к очагам в густеющем мраке – и оставляли проход между оградами кошкам. Призракам. И Тарегу.

Он просачивался между занавесями – и каждая новая их встреча оказывалась мучительнее предыдущей. Будоражащая опасность отступила, но нерегиля стало одолевать смутное беспокойство. Тарег быстро ходил по коврам, неслышно бегал вдоль пруда, и Айша лишь молча следила за ним сквозь прозрачный газ занавесей – из давящей, отзывающейся смутными опасениями и какой-то непонятной горечью тоски не было исхода. От нее не избавляли ни вино, ни объятия. Что с тобой, о хабиби?.. Ее ладонь упускала скользкий шелк рукава – куда ты, любимый?..

Это началось после того страшного месяца раджаба в прошлом году. Вернее, в самом начале его Айша не помнила себя от радости: празднуя свободу, она призывала Тарега чуть ли не каждую ночь. Тот терял голову от страсти, нетерпеливо дрожал, раздувая ноздри, настораживая уши, словно прислушивался к далеким, не слышным ей голосам. Что с тобой, о хабиби?.. Ты словно слушаешь песню в соседнем доме… Это Прилив, отвечал он, Прилив, любимая, вся земля празднует, наливается соком, через траву, воду и меня течет сила, много силы… И выгибал спину, как кот под гладящей ладонью. Щурился, прижимал уши, подбирался к ней хищно и подолгу не отпускал – покусывая в плечо, доводя до истомы, до мучительной боли, до обморочной усталости. А к концу третьей недели тяжелого дыхания, ночных вскриков и сладкой испарины она уснула – и не смогла проснуться. Ни в полдень. Ни к вечеру. Ни утром следующего дня. Айша проспала четыре дня кряду – и все эти четыре дня Тарег метался у себя в комнатах, кусая руки и хлеща себя по щекам. Я виноват, виноват, это моя вина, какой же я дурак, как я мог…

Айша проснулась сама собой, отдохнувшая и проголодавшаяся, – а он себе, видно, так и не простил. Я должен был предвидеть, винился Тарег, я должен был знать, что могу сжечь тебя, как листик, как мотылька, выпить до дна, ты же смертная, а я сумеречник, во мне слишком много силы для твоего тела, я не должен был давать себе воли, и уж тем более во время Прилива…

А еще он что-то задумал – Айша это чувствовала. Бродил подолгу, обкусывал лепестки бархатцев, задумчиво щипал нарциссы за упругие желтые листья. И закрывался, закрывался от нее, погружаясь в мысли, как в колодец, из которого лишь изредка посматривал в пустое небо с прозрачным отъеденным месяцем. И видел ее настороженное, печальное лицо – что с тобой, о хабиби, ты сам не свой последнее время…

Подергав занавес еще раз, Айша убедилась – кольца прочно держали набивной ханьский шелк, балка сандалового дерева не прогибалась и не качалась между двумя колоннами арки. Как у Фахра получилось давеча оборвать занавеску – непонятно. Они играли с девушками в прятки – и кто-то в ткань завернулся. Вот уж воистину мальчику некуда девать прибывающую силу – хорошо, что Тарег забрал его с собой на охоту. Кстати, они должны были вернуться еще до полудня, а солнце давно перевалило к вечеру. Рябь пруда отливала золотом, черные тени самшитов и темные морщинки воды колыхали сотни разбитых блюдец света.

Прикрыв глаза ладонью от нестерпимых бликов, Айша отвернулась – и чернильная тень в галерее шевельнулась. Ахнув:

– Хабиби! – Она топнула босой ступней. – Я же просила не пугать меня так!

Примирительно мурча, Тарег опустился на колени и принялся тереться щекой о ее ладонь.

– Сегодня свадьба Аззы, – мягко напомнила ему Айша. – Меня не будет весь вечер, и я вернусь далеко за полночь.

– Тогда мне придется уснуть в одиночестве, – промурлыкали ей в ответ и ласково пофыркали – щекоча, щекоча пальцы теплым нежным дыханием.

«Кого ты хотел обмануть, Тарег?» – улыбнулась Айша темной фигуре, резко очертившейся за подсвеченным луной занавесом.

Она млела, облокотившись на подтекающий холодными каплями мрамор стены, – лед внутри растаял и не морозил, а приятно освежал спину. Выпитое легонько кружило Айше голову, и гложущее предчувствие отпустило грудь. В саду одуряюще пахли первые молочные, с желтоватым исподом лепестков, весенние розы.

Силуэт в арке шевельнулся – Тарег повернул голову:

– Я устал, Айша. Устал прятаться. Мы словно шаловливые дети, делающие что-то недозволенное…

– Но мы действительно совершаем непозволительное, – мягко отозвалась она. – Я не должна принимать тебя на ложе, я мать халифа и…