— Да я бы сам, — ответил отцу ее любимый баритон с хрипотцой. — Блин, они ж по возрасту как Ярка.
Гриша.
Гриша! Туда, к нему, в безопасность…
И Яра перекатилась с живота на спину.
— Девушка, а вам что, особое приглашение надо… — начал Сокол, но осекся, разглядев лицо.
— Привет, пап. Гриша, — постаралась улыбнуться Яра и сама почувствовала, насколько жалко это вышло. — А можно мне на свежий воздух досрочно? А то что-то мутит.
Эффект от дурман-травы Яра все-таки прочувствовала в полной мере, ибо надышалась она знатно. Стоило оказаться в безопасности и наконец расслабиться, как ее накрыла эйфория, которая держалась почти сутки. А вот потом началась ломка, и это было ужасно. Днем ее выхаживала мама, а по вечерам приезжал Григорий, всю ночь держал за руку и менял мокрое полотенце на голове или укутывал в одеяло, а ее бросало то в жар, то в холод, тошнило, она никак не могла напиться, малейший свет вызывал страшную боль в глазах, мышцы без конца сводило судорогой, в голове ритмично бил набат, и от каждого удара она разлеталась на части, и все внутри требовало вдохнуть сладковатый аромат и прекратить эту пытку. И, кажется, она то ластилась к Грише, умоляя помочь, то кляла, заявляя, что ему доставляет удовольствие смотреть, как она мучается, и что она ненавидит его. Отец раздобыл для нее какой-то абсорбент магического толка, настоящее пойло, от него рвало и было еще хуже, но он сказал, что это ей только кажется, что нужно не допустить привыкания. И Яра послушно пила в те моменты, когда у нее получалось вспомнить, что стать наркоманкой никак не входило в ее жизненные планы. А потом спустя вечность, хотя прошло всего двое суток, отец принес ей что-то алое в маленьком стеклянном флакончике с темными стенками, и когда ее наконец отпустило, он начал орать. И орал с час, пока не охрип, и мама не пыталась его остановить, и Яра только радовалась, что Григория в тот момент рядом нет и он этого не видит и не слышит. Думать связано все еще было тяжело, и она никак не могла понять, что сделала не так. Она же не знала. А потом ее наконец отпустили домой, и Гриша забрал ее от родителей и молчал всю дорогу.
— Ладно, — сказала Яра, когда они переступили порог их квартиры. — Давай, ругай, кричи.
— Насколько я знаю, Сокол уже сделал это за меня, — мрачно ответил Григорий, ставя на пол спортивную сумку с ее вещами.
— Тогда хотя бы объясни мне, в чем я виновата, — твердо попросила она. — Я ведь не знала, что там. Я просто хотела потанцевать.
— Виновата? — переспросил он. — Яра, мы испугались за тебя. Сокол до сих пор отойти не может, а твоя мать по ночам пила сердечные капли.
— Испугались… — повторила Яра.
Такое простое объяснение почему-то не приходило ей в голову. Ведь она так и не смогла рассказать ни отцу, ни маме про то, что едва не случилось.
— Зачем ты вообще туда пошла? — спросил Григорий.
Именно спросил. Отец орал вопросительно, но в его варианте этот вопрос был чисто риторическим, и ответ был всем ясен.
Яра прислонилась спиной к стене и сползла вниз. Посмотрела на свои руки.
— Захотелось развлечься, — честно ответила она. — Сижу как сыч в четырех стенах. Не хотелось в очередной раз куковать одной дома.
Грач тоже опустился на пол в паре метров от нее. Та же поза. Интересно, это она у него переняла или он у нее? Можно ли хоть чуть-чуть прорасти друг в друга за год? Или это слишком маленький срок, чтобы что-то построить?
— Я предупреждал, — вздохнул он. — Моя работа…
— Гриш, — перебила Яра, разозлившись. — Ты уже достал со своей работой. Работай, сколько влезет. Я не посягаю. Но раз уж я есть в твоей жизни, то обрати на меня внимание. Не знаю, выдели мне один вечер в неделю, и я буду точно знать, когда можно к тебе лезть, и перестану ждать, и успокоюсь.
Она повернула голову в его сторону и встретилась со взглядом черных глаз. Ответила с вызовом. Потом снова отвернулась.
— Я не претендую на первое место, — с горечью произнесла она. — Но хоть на какое-то то мне можно попроситься, иначе вообще зачем все это?
В квартире повисла тишина. Яра разглядывала полосы на обоях и думала о том, что хочет разобрать вещи и выпить чаю. Горячего-горячего. С двумя ложками сахара.
— Я думал, тебя все устраивает, — наконец произнес Грач.
— Теперь ты знаешь, что это не так, — ответила она. — Мы когда сошлись, я на всех забила. Думала только о тебе. А теперь у меня отходняк, и хочется вернуться в мир людей, и снова жить.
— От меня отходняк? — нахмурился Григорий.
Яра откинулась затылком на стену.