Яркий Миг

Быстро поднявшись на мыски, Тесса поцеловала меня в щеку и бросилась бежать к трамваю, который уже добрался до остановки. Я наблюдал за тем, как она бежала, неся за спиной свою гитару, как запрыгнула на подножку трамвая и, перед тем как скрыться в нем, оглянулась, а увидев, что я все еще стою на мостовой, махнула мне рукой на прощание и улыбнулась. Улыбнулась так, как умела улыбаться только Тесса Мербэт. И пусть я действительно хотел покончить с воровской жизнью и желал бы поделиться своими историями с миром, именно стремление вновь увидеть ее улыбку привело меня к дверям дома номер пять на улице Цветочных Мастеров, спустя три дня после нашего расставания, с букетом луговых цветов в руке и надеждами в сердце.

Глава 16. Путь в Виолент

Мы с Ярким пробыли в таборе Лавинес семь полных дней. Конечно, передвигаясь на дилижансах, я бы преодолел тот же путь вдвое быстрее. Табор же никуда не спешил. Да и не мог спешить при всем своем желании, ведь лошади тянули за собой массивные вагоны, большинство из которых служили саббатийцам домами. Меня же ничуть не утомляло столь долгое путешествие, а даже наоборот, расслабляло. В таборе я чувствовал защищенность и, как это ни странно, покой. После насыщенных событиями и опасностями двух дней нам с Ярким необходима была подобная передышка. Ну, а полевая жизнь мне была давно знакома, и как оказалось, ничуть не отягощала, несмотря на то, что последние десять лет я прожил в городе, пользуясь всеми благами цивилизованной жизни, и для перемещения между полисами пользовался исключительно поездом. Даже как-то приятно было вновь ощутить себя на дороге, слушать фырканье лошадей и скрип колес, любоваться красотами природы и уютом маленьких провинциальных городков, похожих друг на друга, словно капли дождя.

По вечерам табор останавливался в стороне от тракта на ночевку, и каждая такая стоянка была похожа на маленький праздник. Они разжигали костры, жарили дичь, пили вино, пели песни и много танцевали, и мне сложно было поверить, что это их обычное провождение времени в пути. Саббатийцы вообще не любили тишину, и то, что селениане называли покоем, они считали скукой. Они жили ярко, шумно, не желая останавливаться ни на секунду. Я же, по возможности, старался оставаться лишь наблюдателем подобного веселья, правда, не всегда это удавалось, и порою Адель бесцеремонно хватала меня за руку и утягивала в самый центр танца. Ну, разве я мог воспротивиться этой женщине? Конечно же нет. И приходилось плясать, пока на то хватало сил, пока легкие не загорались огнем, а ноги не становились свинцовыми и отказывались держать меня. Тогда я молил пощады, и милостивая дива с игривой улыбкой отпускала меня, позволяя вернуться к своему бокалу и перевести дух.

Позже, когда танцы прекращались, ужин заканчивался, и большинство саббатийцев разбредались, кто в свои кровати, а кто на продолжение веселья в более узком кругу, мы часто оставались вдвоем с Джанко, сидели возле костра, под куполом звездного неба, в которое из пламени взлетали алые искорки и растворялись в черноте ночи. Временами мы просто молчали, но чаще говорили, и могли вести разговоры обо всем на свете. Он оказался начитанным и очень умным, даже мудрым человеком, с которым, держу пари, мне было бы интересно вести беседы и сотню вечеров подряд, и на каждый из них нашлась бы своя тема.

– Отменный напиток, – сказал он как-то, на второй или третий вечер нашего пути. – Тебе нравится, писатель? Нравится наше вино?

Я кивнул. Вино, и правда, было отменное.

– Еще бы. Это отличное вино. Из самой Артемизы. Эх… моя прекрасная, солнечная Артемиза, – Джанко мечтательно провел рукой по струнам, устремив взгляд куда-то в темноту ночи. – Ты бывал в Артемизе, писатель?

– Не довелось, – я снова пригубил вина из далекого солнечного города, лежащего на самой границе Селении и Саббата.