Яркий Миг

Джанко пел, а Адель, скинув свои туфельки, пустилась в танец. Она кружилась перед нами на фоне желто-багрового пламени, превратившись в тень, неподвластную законам гравитации. Ее руки взлетали и опадали, а пышные черные кудри и алое платье слились в единую бурю, в круговорот тьмы и огня, в котором то и дело вспыхивали ее глаза, отражая то ли пламя костра, то ли алую страсть, бушующую в груди этой девушки. Темп музыки все нарастал, и Адель кружилась всё быстрее, выгибая спину, взлетая и припадая к земле, а все вокруг с восторгом наблюдали этот дивный, чувственный танец. Кто-то хлопал в такт музыке, другие подпевали, но никто не посмел составить ей компанию, и прекрасная юная саббатийка танцевала в одиночестве.

«Какая красивая женщина», – сказал призрак Тессы, опустившийся рядом со мной.

Я не ответил.

«И так чудесно танцует. А я вот никогда не умела танцевать. Зато недурно пела, ты помнишь?».

«Конечно, помню».

Глава 15. Песни Тессы Марбэт

«В немой и мертвой тишине,

В рассветной дымке, серой мгле,

Застыв, как в самом жутком сне,

Они лежали на земле.

И белый снег их укрывал,

На коже иней застывал,

И кровь их обратилась в лед,

И жизнь никто им не вернет»

Тесса пела, и голос ее, легкий, словно перышко, звонкий, приобретающий мягкую хрипотцу, когда она брала высокие ноты, наполнял нашу повозку. Тесса пела, слегка опустив голову, покачиваясь в такт мелодии, простой и звучной, плавной, готовой подхватить слушателя, если тот позволит, и раскачивать его на своих волнах. Закрыв глаза, Тесса пела, а пальцы ее перебирали струны гитары, из которой лилась музыка, так идеально сплетающаяся с голосом девушки, словно они всегда были частью одного целого и не могли существовать друг без друга.

«Расправив крылья над землей,

Кружится ворон, страж немой.

Он будет здесь стеречь и ждать,

И души павших охранять.

Дыханье утра оборвет

Их незаконченный полет,

Проклятье воинов – их клеймо,

Им никогда не смыть его…»

– Весело-то как. Так бы и бросился в пляс, – услышал я тихое бурчание отца, управлявшего повозкой. – Высокая поэзия, будь она неладна.

Я никак не реагировал на его ворчание, а Тесса и вовсе не замечала. Когда она начинала петь, ее словно окутывала некая магия, зыбкая, но прочная, полностью изолирующая девушку от внешнего мира, погружающая ее в сферу тонкой собственной реальности, где всю материю заменяла музыка. И слушая эту песню, как и две спетые ею чуть ранее, я словно чувствовал эту магию, мог прикоснуться к ней и погрузиться в тот же маленький мирок, в котором ее песни обретали силу и власть над моим воображением.

«Пройдут десятки, сотни лет,

Но каждый год, лишь меркнет свет –

В урочный час они встают

И на войну свою идут.

Не стерты прошлого грехи,

И мир не слышит их мольбы.

Лишь только звезд немой покой.

Продлится вечность этот бой…»

Прозвучал последний аккорд, и Тесса отпустила его, позволив смолкнуть самому, растворившись в мире. И вместе с тем исчезала и магия, созданная песней, и мир снова становился привычным, обыденным и простым. Я снова начал слышать звуки снаружи: фырчанье лошади, стук ее копыт по сухой дороге, звон сбруи и скрип колес нашей телеги. Но часть песни отголосками осталась во мне, не исчезла, а нашла свое место где-то внутри, в моем сердце, поселившись там легкой грустью.

– Очень красиво, – сказал я, и как будто бы подтверждая это мнение Гром, до того лежащий рядом, примостив голову у меня на коленях, поднял ее и внимательно посмотрел на Тессу.

– Спасибо, – улыбнулась она смущенно. – Это старая песня. Я написала ее, когда читала о сражениях за объедение. В той войне погибли сотни людей. Теперь они лишь цифры в книгах и не более. Но ведь все они жили, каждый был человеком, каждый кого-то любил, и кто-то любил его. И неважно теперь, кто был прав, а кто нет; важно, что их война так и не закончилась, они не узнали, победят или проиграют, они просто сражались и, может быть, где-то там, за пределами пространства и времени, сражаются до сих пор. И некому прервать их бой, некому освободить их.

– Красиво, но жутковато, – прокомментировал я.

– Сейчас, двумя словами, ты описал весь наш мир, – улыбнулась Тесса. – Таким, каким вижу его я.

Гром зевнул, широко раскрыв розовую пасть и, высунув длинный язык всем напоказ, снова уронил голову мне на колени, шумно выдохнув.

– Похоже, он не любитель философской болтовни, – Тесса отставила гитару в сторону и облокотилась о стенку телеги.

Всю ночь, с того момента, как мы покинули Глутер, я вел повозку, а отец храпел в дальнем ее конце. Вначале Тесса составляла мне компанию, завернувшись в теплое шерстяное одеяло, но быстро начала клевать носом, и в итоге я уговорил ее забраться в телегу и вздремнуть. Не сразу усталость победила в ней страх перед двумя незнакомцами, но все же Тесса решилась на сон, и мне хотелось думать тогда, что это я вселил в нее уверенность в безопасности. До утра я остался один, вел послушную лошадь сквозь ночь под куполом звезд, и размышлял о нашей удивительной встрече и об этой девушке, которая будила во мне чувства, доселе незнакомые.