Янтарный след

На полевых наделах колосились ячмень и овес. Радовали глаз посадки льна – шла пора его цветения, и тысячи голубых, чуть лиловых цветков провожали путников, приветливо кивая на ветру. Близ селений вились по хворостинам горох и бобы. Среди лугов попались две-три почитаемые рощи – отдельно стоящие стайки берез или дубов, обнесенные оградой. Вдоль дороги везде цвели алые маки, на опушках рощ зеленели заросли можжевельника.

У побережья, когда насыщенный запах соли в потоках ветра и привычные уху Снефрид крики чаек дали знать о близости моря, показалась еще одна священная роща – совсем непохожая на другие. Она состояла из сосен, среди которых не нашлось бы ни одной ровной. Выглядело это так, будто сосны были застигнуты во время буйного танца и замерли навсегда, причудливо изогнувшись. Такие места называются «рощами духов» и пользуются дурной славой.

За пляшущей рощей открылось море, и отряд вышел на Скалу Богов. От вида захватывало дух. Длинный кусок берега представлял собой крутой обрыв, а Скала Богов, самое высокое место, заметно выдавалась вперед, в море. На мысу виднелся жертвенник, сложенный из того же известняка. Под скалой море было совсем мелким, и сквозь тонкий слой воды просвечивало такое же белое дно, поросшее черно-зелеными водорослями. Море еще не успокоилось, и по игре волн в отдалении было видно, что там дно резко уходит на большую глубину. Зрелище было жутковатое, и ясно делалось, почему эйсты именно здесь устроили святилище – с этого места земля словно бы смотрела в глаза морю, замирая от страха и преклоняясь перед его силой.

На опушке рощи неподалеку от мыса виднелись люди и лошади – потомки покойного Тарво прибыли. Родичи Меелита остановились с другой стороны, старый Арво пошел поздороваться и узнать, расположены ли они к беседе. Держась позади Лейви, Снефрид разглядывала чужаков издалека: на вид они ничем не отличались от «своих» эйстов. И неудивительно: если их молодежь встречается на летних игрищах, значит, живут они по соседству и имеют один уклад. Ближние селения всегда обмениваются невестами, и упрямый брат Вяйке явно нарушает старинный обычай. Мужчины были одеты в коротковатые, выше колен, рубахи или кафтаны грубой шерсти – черные, синие, зеленые, бурые, – узкие, плотно прилегающие к телу, с короткими, чуть ниже локтя, рукавами, с треугольным вырезом на груди. Благодаря этой одежде мужчины эйстов смотрелись крепкими и стройными – не то что женщины в их широких, мешковатых верхних рубахах, таких же юбках и накидках. Вместо пуговиц на груди мужские кафтаны были сколоты круглыми бронзовыми застежками – тремя или четырьмя, сверху вниз. На светловолосых головах сидели шерстяные шапочки, по краю украшенные спиральками из бронзовой проволоки. На темной грубой ткани обилие бронзовых украшений смотрелось очень ярко и придавало эйстам молодцеватый, праздничный вид. Шелка и серебра, не говоря уж о золоте, в их одежде совсем не было – видно, к восточным дорогим товарам они пристрастия не имели, но женщины носили, как успела заметить в селении Снефрид, такие же стеклянные бусы – зеленые, желтые, синие, – какие пользовались любовью и в Свеаланде.

Поглядывая на эйстов и пытаясь угадать, который из них Коткас, Снефрид готовилась к беседе. «У меня в руках был рог с пивом – я кое-что над ним нашептала…» Снефрид понимала, зачем Фрейя именно сейчас рассказал ей эту прядь. Она легко могла последовать примеру богини – лишь бы упрямый Коткас, по примеру прославленного конунга Хёгни, принял у нее рог. Старый Арво стоял в окружении незнакомых ей эйстов, – судя по всему, они договаривались о встрече возле жертвенника, на самом виду у богов. Из селения с собой привезли бочонок меда; Снефрид знаком попросила Меелита налить в рог и зашептала над ним, повернувшись лицом к морю:

Мы о мире просим Фрейю,
О согласьи молим Ньёрун:
Пусть оставит злобу Коткас,
Пусть сестре подарит дружбу.

Сели Фрейя, Фригг и Ньёрун,
Взяли прялки золотые,
Спряли благо Меелиту,
Норны мир соткали Вяйке.

Забывает злобу Коткас,
Встретить рад сестру и зятя.
Лад в семье, в роду согласье,
Мир и радость без раздора…