Янтарный след

Когда она это услышала, ее первым чувством была обида: Ульвар как будто отказывался от нее. Отец убедил ее, что Ульвар сделал это из самых благородных побуждений: чтобы не связывать жену, раз уж сам он больше не может быть ей мужем. Очутившись в трудном положении – в основном по вине Ульвара, – Снефрид решила, что самым лучшим выходом для нее будет отправиться к нему. Он, правда, не звал ее приехать, но разве мог он предполагать, что одинокая небогатая женщина сумеет одолеть такой путь? Каких могущественных покровителей она найдет, – на земле и на небе, – он, разумеется, предвидеть не мог. А то, что эти покровители нашлись, Снефрид восприняла как знак судьбы, что ее решение было верным.

И вот она сидит, будто ворона, в полном одиночестве, на голом крошечном островке ровно посередине Восточного моря! Вот куда ее привели знаки судьбы, смелые решения, упорство, высокое покровительство, божественная мудрость!

Снефрид встала и принялась ходить по островку взад-вперед, выбирая по возможности ровный путь среди каменных впадин и возвышенностей. Смотрела на море то с одной, то с другой стороны, стараясь прогнать уныние. Жаль, что здесь один камень, довольно круто уходящий в воду. Был бы песок, она могла бы поискать янтарные слезы, и это заняло бы ее на весь светлый день.

Слезы! Янтарные слезы Фрейи! Снефрид уселась на изгиб толстого соснового корня, торчащего из камня и похожего на колено какого-то великана. За время ее странствий ей совсем не приходилось плакать – не до того было, да и нравом она не из плаксивых. Фрейя страдала сильнее – она ведь не знала, где ей искать Ода. И до сих пор, кажется, не знает. Ее путь продолжается уже века… если не тысячелетия, с испугом подумала вдруг Снефрид. Если Од был простым человеком, он давным-давно состарился и умер, его поминальный камень зарос мхом и вереском… Нужна сила великой богини, чтобы сохранять надежду на желанную встречу.

Но если утратить эту надежду – как жить? Богине или простой женщине – невозможно жить без надежды на счастье в будущем, пусть идти к нему придется долго.

Снефрид еще раз огляделась и вдруг заметила кое-что, чего раньше тут не было. В нескольких шагах от нее, прямо на камне, на тонком покрывальце сизого лишайника, поднялся кустик сон-травы – десяток цветков на толстеньких зеленых стеблях, сплошь одетых белым пухом.

В изумлении Снефрид повернулась и встала на колени, чтобы рассмотреть это чудо поближе. Сон-трава цветет в первые дни лета, как раз на переломе с темной половины года на светлую, и с той поры миновало больше трех месяцев. Но цветы были здесь, и прекраснее этого кустика Снефрид не видела никогда. Лепестки полураскрытых цветков были нежнейшего розовато-желтого цвета, напоминая переливы зари, с тонкими лиловыми мазками. Сквозь проем в кровле сосновых ветвей на них падал солнечный свет, пронизывая насквозь, и казалось, этот свет излучают они сами; казалось, свет хранится в полусомкнутой чашечке цветка, а родят его тонкие тычинки, собранные в золотое колечко.

Снефрид знала, что сок этих цветов ядовит; она лишь осторожно поднесла к ним руку, не прикасаясь, будто пробуя воздух. Ее пальцы ощутили тепло, что струилось из чашечек, изливаясь ей в ладонь. Да, в чашечке цветка сон-травы всегда теплее, чем вокруг, ведь он выходит из земли, еще пока снаружи холодно и снег в лесу не весь растаял.

С затылка побежали мурашки от восхищения, в глазах защипало от слез. Этот кустик был улыбкой Фрейи, посланной ей, и Снефрид смущенно улыбнулась в ответ. Фрейя не забыла о ней. И богине нелегко дается ее путь, но она не сдается и не впадает в уныние. Никогда не сдается.

Усевшись рядом с кустиком, Снефрид снова устремила взгляд в море…

* * *

Пока обсуждали все условия, приблизился вечер. Солнце садилось, золото разливалось по широкой щели между темно-серым морем и светло-серыми тучами. Но света еще оставалось достаточно, и откладывать дело до завтра никто не хотел: в случае победы Хлёдвир жаждал еще сегодня съездить за Снефрид, а Ормар – отплыть на юг завтра на рассвете. И викинги, и люди Хлёдвира собрались вокруг площадки, разместились на каменных склонах и взлобках, многие залезли на ближайшие сосны, и толстые ветки были усыпаны людьми, будто яблони в конце лета – спелыми плодами.

Полем поединка служил парус, расстеленный на ровном участке камня, – самом ровном, какой смогли найти поблизости. Хлёдвир явился к нему первым и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Для столь важного события – это был первый поединок в его жизни – он нарядился в лучшую свою рубаху синей шерсти, обшитую красным шелком по вороту и рукавам, синие же обмотки и узкие коричневые штаны. На поясе с позолоченной бронзовой пряжкой висел ударный нож с рукоятью резного моржового зуба. Шлем у него был франкской работы, с верхушкой, немного наклоненной вперед, будто гребень небольшой волны. В правой руке он держал топор, в левой нарядный щит с двумя желтыми конями на черном поле. На щите не было пока ни единой отметины от ударов – Хлёдвиру не приходилось пускать его в дело.