— Я думаль, потчему мой Федька не принес мой сапоги? Вхожу и вижу — она имеет интимный бесед с один отшень старый партизан! Ха-ха-ха!
Старик встал со скамейки и степенно поклонился офицеру.
— Это — заказчик, герр офицер, — говорит Федя, — он принес подшить валенки…
Федя поднимает с полу и показывает офицеру ветхий валенок. Офицер небрежно футболит его ногой, валенок летит на плиту.
— Отшень интересный валенок, — цедит офицер, — один раз его приносит молодой девушек, вторичный раз — этот бедный старик! Как это понять, мой Федька?
Федя смущенно берег с плиты валенок:
— Разве валенки не все одинаковы, герр офицер?
— Вы должны знать, молодой шумахер, что каждый обувь имьеет свой лицо. Вы хотите обманывать германский официр? Это очень пльохо. Германский официр имеет, как это, — очень бистрий глаз. Если пришель к тебе один гостильник, мой Федька, ты дольжен сказать официру. Зачем валенк? Фуй, мне стидно на вас!
И офицер, насвистывая, уходит в комнату.
— А ведь, правда, дед, — шепчет Федя, — валенок тот самый…
— На такой мелочи нас и ловят!.. Учишь, учишь вас, сопляков, да, видать, не в коня корм! Вот снаряжу тебя вон, как не оправдавшего доверия райкома!
— Иван Иванович, разве все учтешь?
— А пока ты будешь учитывать, молокосос, погибнут на твоей явке люди, и сам к черту засыплешься! Приходя к тебе, я должен быть уверен, что ты мне не подсунешь мину вместо валенка!..
— Иван Иванович!..
— Откуда ты знаешь мое имя-отчество? Я для тебя просто "дедушка", понятно?
— Понятно...
— И на этом явочную квартиру считаю ликвидированной!
Федя грустно опускает голову и с еще большей яростью продолжает чистить сапоги.
Вдруг взрыв невдалеке. Пауза. Выстрел. Другой. Автоматная очередь… Взрыв еще один, глухой. Захлебываются автоматы.
Выскакивает из комнаты полуодетый офицер с револьвером в руке. Старик стоит и крестится дрожащей рукой.
— Партизан! Всех стреляй! Мой сапог! Одевай сапог, Федька! Одна движение — пуля в голову! Где мой шинель?
Федя одевает офицеру сапоги, мать подает шинель, немец вылетает во двор, выстрелив попутно в потолок.
Все замерли, прислушиваясь к воцарившейся тишине. Слышны только далекие крики, шум.
— Он, — говорит старик.
Мать недоуменно смотрит.
— Он, говорю. Геройский, видно, связной. Извещает о своем прибытии, Федор.
— Погиб парень, — шепчет Федя.
— Ну, брат, такие не гибнут. Орел. Вижу почерк. Походку слышу!
Палата бывшей районной больницы, уступившей место немецкому госпиталю. Одна кровать. На ней полусидит знакомый уже гитлеровский генерал. Он тяжело контужен, у него появился тик, левую ногу и руку ему сводит судорога. Но он человек долга, нельзя упускать драгоценного времени. Он лающим и мало внятным от контузии голосом торопит врача, который его осматривает:
— Господин главный врач… Доложите мое состояние…
— Абсолютный покой, — вскакивает со стула, щелкает каблуками и орет врач, — никаких волнений, не двигаться, строгая диета!
— Вы касторка! — прерывает генерал. — Немецкий военный врач не должен, как попугай, повторять пустые слова! Отвечайте на мои вопросы!
— Слушаюсь, экселенц!
— Короче. Раны опасны для жизни?
— Нет, экселенц, — несколько царапин. Но граната очень близко разорвалась от вас, экселенц. Поскольку вы имели счастье, экселенц, упасть вовремя на пол, вам досталось только очень сильное воздушное сотрясение, экселенц, которое требуется изучать…
— Какого дьявола! Призовите сюда всю вашу вздорную медицину и сделайте так, чтобы у меня не трещала голова, и не плавали перед глазами зеленые круги, и в ушах не было бы адского звона…
— У вас, экселенц, из ушей шла кровь…
— Попрошу без ваших замечаний!
— И, кроме этого, ваши внутренние органы, а также мозговой аппарат находятся в состоянии сильного потрясения, экселенц. В любую минуту может наступить ухудшение. Сердце ваше несколько депрессировано…
— Что? Сердце? Дайте мне кофеин, камфару или еще какую-нибудь дрянь, я должен действовать…
— Но вы не железный, экселенц…
— Запомните, клистирная трубка, что это вас не касается, — железный я или не железный! Марш! Тащите сюда эту сволочь, которая не обеспечила охрану в городе! Бегом!
Врач выбегает из комнаты, а генерал корчится на кровати, ему сводит бок контузия, он откровенно стонет.
Четко заходят: гестаповец, начальник полиции и человек в штатском.
— Хайль Гитлер!
Генерал устало машет рукой.
— Что выяснили?
— Мало кого пришлось допрашивать, экселенц…
— Громче. Ничего не слышу. Сплошной гул.
— Четверо убитых немцев, экселенц, трое ранены, включая вас, экселенц, — докладывает гестаповец, — плюс один убитый полицай.
— Кого допросили?
— Один из раненых без сознания, второй поражен шоком…
— Кто они?
— Немецкие солдаты, экселенц…
— Население допрошено?
— Вследствие раннего часа, господин генерал, — разрешает себе раскрыть рот начальник полиции, — вследствие раннего утреннего часа никаких цивильных лиц поблизости не обнаружено…
— Молчите, один большой идиот! Как вы смеете открыто вешать партизан, когда у нас затруднения под Сталинградом?!