Ян Непомуцкий

Наконец мы увидели несколько домов. Село Соломихино. Нас сразу окружили любопытные. Михал, разговаривая с одним крестьянином, узнал, что его родственница училась в Саратовской консерватории. Этот крестьянин и разыскал нам комнату для ночлега. Все избы кишели мухами, потому что крестьяне держали много скота. Окна можно было открывать только ночью, потому что от мух не было никакого спасения. В кухне, где хозяйка готовила еду, они летали тучами, а как только открывались двери, к ним присоединялись новые, влетавшие с улицы. Мухи падали на нас, в пищу, ползали по стеклам окон, по стенам. К счастью, пока я совершенно подавленный сидел в комнате, беспокойный Михал расхаживал по деревне и вернулся с доброй вестью. Он познакомился со здешним богатеем, который пригласил нас в свой дом. Овчинников, так его звали, жил по другую сторону реки Узени. Эта удивительная река рождается недалеко в степи, в Соломихине она широкая и полноводная, а через несколько километров снова исчезает в степи. Село располагалось по обоим берегам. С одной стороны жили казахи и киргизы с конюшнями, скотом, миллиардами мух, грязью, смрадом, а с другой стороны раскинулись постройки Овчинникова, орошаемые бахчи — словом, рай, оазис благополучия. Через реку мы перебрались на добротном широком пароме. Кроме единственного верблюда, вертевшего колесо насоса, там не было скота. Мух тоже. На всех дверях колыхались шторы, они разделяли прихожую от зала, одну комнату от другой. Если сюда и попадала случайная муха, она не могла проникнуть через тонкое сито штор.

Чистота и свежесть царили в комнатах. Овчинников, образованный человек, бывал за границей. В его хозяйстве насчитывалось около тридцати тысяч овец. В глухой степи, окруженный полудикими людьми, он воздвиг сказочный дом. В салоне стоял новый рояль фирмы «Петров». Я вспомнил фабриканта из нашего Старого Града. Знал ли он, куда только занесло его продукцию? Рояль из Старого Града! Я легонько ударял по клавишам, пробуя тон, и мне вспоминались ворота фабрики и ведущая к ним дорога, когда-то мы с Ларисой гуляли по этим местам.

Мы провели у Овчинникова несколько дней. Он не отпускал нас, говорил о всяких опасностях, которые нас ждут в пути. Здесь, у него, мы в полной безопасности. Пока мы были в Соломихине, через село проехало множество людей из разных концов страны, даже из Москвы. В основном это были торговцы, следовавшие за фронтом, знавшие его законы, его движение. Все они были связаны с белыми. Наступило крайнее время и нам найти способ возвратиться в Саратов. Овчинников нанял две повозки для нас и еще для одной семьи, возвращавшейся в Москву. Мы должны были ехать к железной дороге Саратов — Астрахань, то есть дать большой крюк, чтоб скорей достичь цели.

И снова нас поглотила степь. Навстречу нам попадались всадники. Пока они подъезжали, я гадал, чей это патруль, из какого кармана надо доставать документы. В правом лежали белогвардейские, в левом — советские. Но никто нас не останавливал. Бросят в нашу сторону мрачный и немного удивленный взгляд и едут дальше. День тянулся бесконечно. А вечеров вообще не было. Солнечный шар грузно переваливался через горизонт, который стягивал нас своим обручем, и сразу наступала черная ночь. Наш обоз останавливался. И люди и животные готовились ко сну. Неподалеку сверкала стальная поверхность соленого озера. Степь спускалась к Каспийскому морю. Лошади отказывались пить воду. Стоило им только понюхать ее, как дрожь отвращения пробегала по всему их телу. Привыкнув к внезапно наступившей темноте, мы начинали различать звезды над нами. Чем глуше ночь, тем они ярче сияли. Впервые в жизни я видел такое огромное небо и такие яркие звезды. Казалось, до них можно было дотянуться рукой, набравшись храбрости. Я лежал на одеяле и долго водил глазами с одного края горизонта на другой, отгадывал созвездия, шептал названия звезд, которых я знал не так много. Чем дольше я смотрел, тем чаще они падали на меня.

Небо было совсем рядом. Это открытие поразило меня. Я вдохнул воздух в легкие. Запахло чем-то пряным, мать обычно добавляла похожую приправу в картофельный суп. Открытие мгновенно отделило меня от прочих, не ведавших, что небо — здесь, с нами, среди нас, в стакане, в глазах, под брюхом долговязого верблюда. Я ощупал свою ладонь, зажег спичку, быстро посмотрел линии на ладони, а я давно на них не смотрел, и заключил, что звезда артистического вдохновения все еще здесь, под безымянным пальцем, а линия жизни, которая в юности разрывалась где-то на середине, сейчас была скреплена тонкой черточкой, прорезавшейся на ладони за последние годы. Спичка быстро догорела. Губы мои растянулись в счастливую улыбку. Небо со мной. Я живу в небе. Хотелось закричать: «Я здесь! Я — небо!» Я понимал, что это глупо, но я и впрямь испытывал такое ощущение.