Ян Непомуцкий

В этой трудной обстановке стали приходить вести об организованной контрреволюции: Красная Армия боролась с белогвардейцами, предводительствуемыми опытными царскими генералами — Корниловым, Красновым, Юденичем, Колчаком, Деникиным, Врангелем и другими. Самую большую опасность весной 1919 года представляли объединенные армии Колчака, Деникина и Юденича, к ним присоединился и чехословацкий корпус, который держал Самару, Казань и главные узлы сибирской железнодорожной магистрали и с помощью белогвардейцев пробивался на восток. Корпусом командовал генерал Сыровы. Под угрозой оказался и Саратов. Жители вышли копать окопы. В помещении консерватории открыли госпиталь. Впервые до нас дошла молва о великих полководцах революции Фрунзе, Чапаеве, Буденном, Орджоникидзе и других.

Консерватория лишилась помещения, но мы не испугались этих трудностей. Уроки продолжались на квартирах профессоров, а для общих занятий приспособили помещение магазина музыкальных инструментов, находившегося напротив консерватории. На втором этаже оборудовали даже маленький зал. Здесь устраивались камерные концерты своих и приезжих музыкантов. Гости наведывались в Саратов главным образом для того, чтобы запастись продуктами, потому что здесь все еще можно было кое-что достать, в то время как в центральных и северных районах страны уже начинался голод.

К этому времени относится начало моей многолетней дружбы с Николаем Орловым. Потом я встречался с ним в разных концах мира: в Париже, на Французской Ривьере, несколько раз в Белграде. У него всегда находилось для меня время. Мы подолгу сидели, разговаривали. О музыке, о России. В Саратове на гонорар Орлов купил муки, сахара и соли. Иные приезжали из северных краев страны и оставались у нас. Саратовская консерватория приняла в число своих преподавателей профессора Петроградской консерватории Дубасова, дирижера Сараджева, баса Сперанского.

Сараджев стал моим другом. Блестяще образованный, благородный, прекрасный человек, он получил диплом по классу скрипки, изучал симфоническую музыку. Он не сделался великим исполнителем, зато был неустанным пропагандистом современной музыки и новых направлений в театре. Свою огромную симфоническую библиотеку он целиком перевез с собой в Саратов, и благодаря ей мы могли давать концерты даже в необычных условиях того времени. Я играл с ним Концерты Бетховена.

У него был сын, из которого он рассчитывал сделать великого музыканта, так как мальчик обладал абсолютным слухом. Он различал одну вторую, одну четвертую, одну шестую тона в звучании колоколов. Младший Сараджев любил звонить в церкви, его вдохновенные импровизации становились своеобразным художественным событием. Бою колоколов он умел придать особый, неслыханный доселе ритм и добивался немыслимых результатов. В его перезвоне мне всегда слышалось грозное предостережение. Я никогда не забуду колоколов Сараджева. Он был ясновидцем.

Родители Жени проезжали как-то через район, где действовал Махно со своей бандой; пассажиры были встревожены, Махно со своими молодчиками нападал на поезда и грабил всех подряд. Мать Жени рассказывала, как в этом всеобщем смятении молодой Сараджев спокойно сидел в углу купе, играл какими-то шнурками, пропуская их между пальцами рук, и вдруг тихо сказал: «Здесь нет Махно, он далеко от нашего поезда». Так оно и оказалось на самом деле.

В восемнадцатом году Женя родила дочку. Михал дома вел свой класс, кашлял. Больше он не дирижировал. Не выступал на концертах. Он молча сдавал. Очень ослабел физически. Я всюду, где мог, расспрашивал, куда с ним поехать, чтобы избавить от кошмарного саратовского лета, пыли и грязи, которая в дни разрухи и всеобщего оскудения становилась все невыносимее. Появились и заразные заболевания.