Ян Непомуцкий

Летом семнадцатого года мы поехали в Геленджик, небольшой городок на кавказском приморье. Место благоприятное для Михала, для его больных легких. Он и слышать не хотел о болезни. Согласился поехать только ради отдыха. Он ожил, стал прежним Михалом, все ему было нипочем.

С нами поехала и Женя. Думаю, что это была первая женщина, покорившая Михала. Он был влюблен. Белый Геленджик. Овальный залив с узким выходом в море, по обеим сторонам залива — пляжи, по направлению к крупному портовому городу Новороссийску — густые зеленые массивы; солнечный Геленджик, теплый и свежий, знойный ветерок, словно поднимающий тебя в дрожащий прозрачный воздух, когда тебе кажется, будто ты легок, как птица, и неуязвим. Война, сложные политические события — все это вдруг куда-то ушло.

Во мне постоянно жил страх из-за высокой температуры, поднимавшейся у Михала каждый вечер. Я боялся политических перемен, потому что эти перемены обычно вносят в жизнь неизвестность, а мне нужна была уверенность, что я каждый день могу достать молоко, масло, мясо и фрукты для Михала. Но в Геленджике и про эти заботы я забыл. У нас имелось довольно денег, так что можно было купить все, что угодно.

На превосходном пароходе мы проделали прекрасное путешествие от Саратова до Царицына, вдали от континентального климата саратовской равнины дышалось легче и приятнее. Сотни запахов хлынули на нас. Воздух был словно разряжен, чем-то приправлен и кипел, как минеральная вода. Из Новороссийска на линейке мы добрались до Геленджика. Поселились в двух комнатах одноэтажного дома с садом. Спали с открытыми окнами. Однажды утром я открыл глаза и увидел девчонку, вылезавшую через окно в сад, смотрю — на столе нет моих золотых часов. Я выскочил в окно — и за ней. Поймал. Наш хозяин потребовал, чтобы девочка отвела нас к своим родителям, которым мы расскажем о краже. Она согласилась и, поглядывая на нас исподлобья, как дикий зверек, водила нас полтора часа по всему Геленджику. Я просил хозяина отказаться от этой затеи и отпустить девчонку, но он был упорен, и мы безуспешно бродили по городу еще целый час, пока наконец не отпустили ее. Хозяин пытался ей растолковать безнравственность воровства. Девочка спокойно позволяла держать себя за руку, не делала попыток вырваться, но слушала, опустив голову и пряча глаза, полные ненависти и злобы. Когда мы ее отпустили, она, словно кошка, прыжками кинулась прочь. Я провожал ее взглядом до тех пор, пока она не исчезла. В тот же день я купил у одного худенького мальчишки черепаху с большой раной на спине и выпустил ее в сад. Я пробовал выяснить, где он взял черепаху, почему у нее на спине рана, есть ли здесь еще черепахи. Но он молчал. В его глазах, казавшихся огромными на исхудавшем лице, таилось то же недоверие и презрение, как и в глазах маленькой воровки. Через несколько дней другие мальчишки принесли мне ту же самую черепаху. Я снова купил ее и выпустил в сад. Но спустя два дня пришли два новых черноглазых парнишки с той же самой черепахой, я отказался ее покупать. Ноги у меня словно налились свинцом, в голове закружилось, к горлу подкатила тошнота. Я готов был схватить их за шиворот и по-свойски расправиться с ними. С трудом я взял себя в руки, но тошнота усилилась. Целый день я не мог освободиться от неприятного ощущения, вызванного видом черепахи с зияющей раной на спине. Хозяин объяснил, что здесь живет множество греков. Это, мол, прирожденные торгаши и жулики. Знают, что сюда приезжают сентиментально настроенные туристы и отдыхающие. У детей все купят. Как бы там ни было, эти дети явно недоедают, подумал я. Но и эта мысль не избавила меня от гнетущего чувства отчужденности и невозможности преодолеть стену, отделявшую их мир от моего мира.