Яковлев А. Сумерки

«Очень сожалею, что в японской суматохе не удалось отыскать время для совета. Наверное, в разговоре, когда глаза не обманывают, легче донести те размышления и муки, которые овладевают мною все сильнее. В сущности, речь идет об императиве, о котором я писал Вам еще в конце 1985 года, о формировании двухпартийной системы. Вопрос этот сейчас, при разгуле страстей и при низкой политиче­ской культуре, стал актуальнее, чем когда бы то ни было. Это судьба перестройки. Уже ясно, что в нынешних условиях две партии лучше, чем одна или сто. Общество может при­нять такой поворот.

Насколько я осведомлен, да и анализ диктует прогноз: ГОТОВИТСЯ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ СПРАВА (то есть коммунистический. — А. Я.). Образование партии «Со­юз» резко изменит обстановку. Наступит нечто, подобное неофашистскому режиму. Идеи 1985 года будут растопта­ны. Вы да и Ваши соратники будут преданы анафеме. По­следствия трагедии не поддаются даже воображению.

Выход один (в политическом плане): объединение всех здо­ровых демократических сил, образование партии или движе­ния общественных реформ. Я берусь посвятить остаток своей жизни на это дело, то есть на создание прочной соци­альной базы перестройки, базы демократической и цивилизо­ванной. Понимаю все трудности и неприятности для себя, но уверен: идти вперед будет легче — появится надежная опора для маневрирования, для уверенной политики без ог­лядки.

Конечно, все это должно остаться между нами, как и в

1985 году...

Хотелось бы надеяться, что я убедил Вас в своевремен­ности и императивности этого дела. Я верю в создание на этом пути новой политической ситуации, благоприятной для преобразований. Уверен: здравый смысл способен стать стержнем политики. 18 апреля 1991 года, Токио».

К сожалению, понимания со стороны Горбачева это пре­дупреждение не встретило. И на этот раз мне было трудно понять Михаила Сергеевича. К этому времени я фактически был отстранен от реальных дел. Я еще не знал тогда (хотя и чувствовал), что Крючков затеял против меня операцию про­вокационного характера, начал подслушивать телефонные разговоры, содержание которых направлялось в секретариат президента. Изоляция была весьма ощутимой, била по само­любию. Меня выдавливали.

Я свято верил и продолжаю верить, что свобода — един­ственный путь спасения России от гибели. Это в идеале. А на практике улетучивались романтические иллюзии относи­тельно политики и политиков. В те до боли памятные дни, дни горьких раздумий, тяжелых предчувствий, вынужденно­го полубезделья, в голову лезли разного рода воспоминания, запоздалые вопросы к самому себе и к Михаилу Сергеевичу. Они были малоприятными, но помогали более реалистично оценивать факты из прошлого, те факты, которые раньше очень хотелось считать случайными. Факты и события, к ко­торым я в свое время отнесся политически легковесно, под­чиняясь сопливым эмоциям, а не интересам свободы страны. Я понимаю, что эти слова звучат слишком патетически, но это мои чувства и мои раздумья.