Яковлев А. Сумерки

Хрущев — с ног до головы в родимых пятнах своего вре­мени. Однако остается загадкой, как же он выскочил из него. И сомневаться в существующем общественном устройстве начал раньше, чем сказал об этом. Так случилось, что он вы­шел на авансцену отечественной истории, когда дефицит че­ловечности достиг предела. Сталин был живым богом. Его приближенные тоже были «небожителями». Хрущев всю эту небесную канцелярию спустил на землю, на грязную мосто­вую реальной жизни.Хрущев толкнул сталинский государственный корабль в штормовое море реальной жизни, и он, этот корабль, стал терпеть крушение за крушением. Корабль был построен для иллюзорного мира. Партаппаратная команда заголосила. Три­умвират действительной власти, выраженной в объединен­ном аппарате партии и карательных органов, хозяйственного аппарата, совокупного ВПК, решил вернуть проржавевшую посудину в тихую бухту, названную потом «застоем», подоб­рав и соответствующего капитана — Леонида Брежнева.

Хрущев был изгнан из власти. Его как политика и челове­ка усердно топтали, память о нем выжигалась более двадцати лет. Когда умер, не удостоился даже газетного некролога. Слава богу, что похоронили его по-людски, по-христиански, а не по языческому обряду, как Ленина.

А потом пришло время без числа.

Глава девятая

ЛЕОНИД БРЕЖНЕВ

В аппарате ЦК существовала удивительная по разноцветью мозаика взглядов, но она как бы жила отдельно от практиче­ской работы. Да и сами отделы ЦК были разными по своим оценкам ситуаций и людей. Например, в ортодоксально-зам- шелом отделе оргпартработы меня считали «либералом», «идеологическим слабаком», а некоторые служащие междуна­родного отдела — «бархатным догматиком».

Автор

Начну с самых первых дней прихода Бреж­нева к власти. Не успел я отправить Суслову проект статьи в «Правду» о Хрущеве, как утром 14 октября, когда все томи­лись в ожидании результатов пленума, мне позвонил Андрей Александров-Агентов, помощник Брежнева, и предложил поучаствовать в подготовке речи для Брежнева на встрече с космонавтами. Это означало, что новым «вождем» будет Брежнев.

Вот так и получилось, что мне пришлось писать и про­щальную статью о старом монархе и заздравную — о новом.

В аппарате ЦК наступило время очередной суеты. Люди с озабоченными, а скорее — перепуганными лицами бегали по коридорам, шептались по углам и кабинетам, делились слуха­ми о новых прогнозах и назначениях. Заместитель заведую­щего Отделом пропаганды и агитации Алексей Романов, опа­саясь возможного увольнения, всем, кого встречал в коридо­ре, сообщал: «А вы знаете, что однажды Хрущев говном меня назвал?» Некоторые юмористы старались специально по­пасть на глаза Романову, чтобы услышать эту «новость» из первых уст. Романов почему-то считал, что данная Хруще­вым «характеристика» послужит ему пропуском к новому доверию.

Мы сидели вдвоем с Александровым в его небольшой комнате (новая иерархия кабинетов еще не вступила в свои права) и сочиняли речь. Он постоянно вызывал стенографи­стку и диктовал «свои формулы», я, в свою очередь, пытался изложить на бумаге «свои соображения». Потом объединяли наиболее удачные фразы и снова переделывали. Обычная практика.

Работать было трудно. Нам постоянно мешали. Телефон Александрова звонил без умолку. Я помню его ответы.

— Здравствуйте, Юрий Владимирович (Андропов)... Да нет, не надо... Хорошо. Присылайте текст.

— Здравствуйте, Борис Николаевич (Пономарев)... Нет, не надо... Хорошо. Присылайте текст...

— Здравствуйте, Дмитрий Федорович (Устинов).

И так далее.

— Секретари ЦК занервничали, — сказал Александров. — Опасаются за карьеру. Предлагают помощь.

Сарказма Александров не скрывал. Присланные тексты не читал. На другой день, 17 октября, состоялось чтение речи в кабинете Брежнева. Я впервые увидел нового «вождя» столь близко. Встретил нас улыбающийся, добродушный с виду человек, наши поздравления принял восторженно, как если бы каждый из нас вручил ему по ордену, которые он безмерно обожал. Александров зачитал текст. Брежнев слу­шал молча, без конца курил, потом сказал, что эта речь — его первое официальное выступление в новом качестве, он придает ей особое значение. По своему стилю она должна отличаться от «болтливой манеры» Хрущева, содержать но­вые оценки. Какие именно, он и сам не знал, да и мы тоже весьма смутно представляли перспективы, связанные с но­вым октябрьским переворотом.