Яковлев А. Сумерки

В годы инструкторские я познакомился только с Лазарем Кагановичем, и то совсем случайно. Лежал в больнице на улице Грановского. Открылась фронтовая рана. В палате бы­ло четверо. Один из больных представился как член партии с 1902 года. Он рассказывал нам всякого рода случаи из сво­ей жизни, с легкостью сыпал фамилиями «вождей», называл их уменьшительными именами, иногда поругивал.

— Никита? Кто он такой? Молотов? Да, знаю я его!

Слушать было интересно, но верили мы далеко не всему,

что он говорил. Но однажды в палату энергично вошел круп­ный, плотного телосложения человек, быстро обвел всех гла­зами, поздоровался и направился в угол, где лежал наш одно- палатник. Я узнал пришедшего, но никак не мог поверить, что это он, Каганович, один из небожителей. Они долго раз­говаривали, вернее, спорили. Старик буквально нападал на Кагановича, иногда повышал голос. Он не раз вопрошал: а помнишь, как я тебя учил? А помнишь, что ты вытворял? И без конца спрашивал: почему так, почему эдак? Иногда Каганович огрызался. Видно было, как он начал уставать от «выволочки» своего старого воспитателя. После его ухода старик еще долго бушевал, выражая свое недовольство тем, что дела в стране пошли не туда, не по Ленину. А куда надо, он нам так и не поведал. Это было в 1954 году.

Во время начавшейся конфронтации с Китаем меня при­гласил к себе секретарь ЦК Ильичев и сказал:

— Свяжись с Булганиным. Он ждет тебя. Суть дела в сле­дующем. Китайское руководство распространяет тезис, что «старая гвардия» не поддерживает антикитайскую позицию Хрущева. На Политбюро решили поручить Булганину, уже отправленному на пенсию, выступить в печати на эту тему и заявить о полной поддержке линии партии. Писать статью поручается тебе. Хрущев об этом знает.

Я сделал вялую попытку уйти от поручения, сказав, что я не китаист, не знаю существа дискуссии, что в ЦК целых два международных отдела. Ильичев выслушал меня и сказал: «иди и пиши». Пошел. В голове ни единой путной мысли. Со­ветоваться ни с кем не велено. Позвонил Булганину. Догово­рились встретиться на следующий день. Тем временем заста­вил себя сесть за статью, начал комбинировать разного рода штампы, опираясь на газетные статьи.

Наутро поехал к Булганину. Около подъезда ходят люди, все, как один, молодые и в белых рубашках. Дело было ле­том. Дверь открыл сам Булганин, пригласил в свою малень­кую двухкомнатную квартиру. Был любезен, в хорошем на­строении, видимо, от оказанного Политбюро доверия. Стал говорить о себе, в частности рассказал о деталях ареста, а по­том и расстрела Берии, о генералах Москаленко, Батицком. Жукова не упомянул. Вспомнил и одну деталь. Когда насту­пила минута расстрела и Берия понял это, он в ужасе закри­чал: «Вы не можете этого сделать, не можете!»

Булганин рассказывал о расстреле Берии взволнованно, как о героическом эпизоде. Понятно, что я развесил уши, все это я слышал впервые. Потом пили кофе, он предложил коньячку. И только после этого перешли к делу. Поговорили. Николай Александрович возмущался поведением китайцев, но без фактов. Я понял, что он абсолютно ничего об этом не знает. Показал проект статьи. Мои беспомощные восклица­ния ему очень понравились. Он нахваливал их, полагая, ви­димо, что они уже утверждены в ЦК. Долго не хотел отпус­кать меня, говорил, говорил, всем своим поведением демон­стрируя свою усталость от одиночества. Содержание статьи его мало интересовало. Договорились встретиться через два дня. Я доложил о встрече Ильичеву, упомянул о мальчиках у подъезда. Он позвонил в КГБ и сказал, что Яковлев выполня­ет поручение Политбюро ЦК.

Тем же вечером переписал статью заново, утром показал Ильичеву. Тот поворчал, а он любил это делать («Дерьмо, — говаривал он, — но еще не застыло»), сделал несколько заме­чаний. Я еще поработал, снова показал. Затем поехал к Бул­ганину. Тот снова говорил, говорил... Вскользь, на всякий случай, упомянул о своем уважении к Хрущеву, об их давней дружбе. Статью подписал не читая.

Мне стало жаль этого одинокого человека, которого ветер случайностей вынес на верхнюю площадку власти, а затем брякнул о землю. Серенький человечек, оставленный всеми бывшими «друзьями» коротать свое одиночество. Его выбро­сили на свалку, словно потрепанный ботинок, как и он туда же выбрасывал других.

Статью на Политбюро одобрили, но не напечатали. Реши­ли, что использовать «бывших» в борьбе с китайским руко­водством — значит показать слабость данного руководства. «Не будем обращаться к старой рухляди. Своего авторитета хватит», — сказал Хрущев.

Третья встреча — тоже случайная. С Молотовым. Это бы­ло весной 1973 года. Меня уже освободили от работы в ЦК. Перед тем как поехать в Канаду, мы с женой решили отдох­нуть. В санатории «Барвиха» я встретил Сергея Михалкова. Отличный рассказчик, много знает. Михалков с юмором рас­сказывал о своих многочисленных встречах с руководителя­ми партии и правительства, особенно в то время, когда они с