Яковлев А. Сумерки

— у меня нарастали тенденции к неограниченной власти в армии и стране;

— мною воспрещена в армии какая бы то ни было пар­тийная критика в поведении и в работе коммунистов-на- чальников всех степеней;

— и что я авантюрист, унтер-пришибеев, ревизионист и тому подобное...

Мне даже не дают посещать собрания, посвященные юби­леям Советской Армии, а также и парадов на Красной пло­щади. На мои обращения по этому вопросу в МК партии и ГлавПУРе мне отвечали: «Вас нет в списках...»

...В 1937—38 годах меня пытались ошельмовать и прикле­ить ярлык врага народа. И, как мне было известно, особенно в этом отношении старались бывший член Военного Совета Белорусского военного округа Ф. И. Голиков (ныне маршал) и нач. ПУРККА Мехлис, проводивший чистку командно-поли- тического состава Белорусского ВО. В 1946 году под руковод­ством Абакумова и Берия на меня было сфабриковано кле­ветническое дело. Тогда меня обвинили в нелояльном отно­шении к Сталину. Берия и Абакумов шли дальше и пугали Сталина наличием у Жукова бонапартистских тенденций, и что я очень опасный для него человек... Как Вам известно, после смерти Сталина и расстрела Берии, постановление ЦК о нелояльном моем отношении к Сталину и прочих сфаб­рикованных обвинениях Президиумом ЦК было отменено. Но вот сейчас на меня вновь клеветники наговаривают всякие небылицы».

Ответа Жуков не получил.

Начало страдного пути Жукова, как видно из его письма, положил еще Сталин. Затем последовал кошмар хрущевско­го судилища. Новую чашу испытаний он допивал уже при Брежневе, когда разыгралась долгая эпопея с опубликовани­ем его мемуаров. В силу своих должностных обязанностей я оказался участником этой истории. И вновь нарушая хроно­логию событий, расскажу об этом в данной главе.

Приближалась 20-я годовщина Победы над гитлеризмом. Председатель правления АПН Бурков предложил опублико­вать в Советском Союзе и за рубежом статьи видных воена­чальников, включая статью Жукова. Вопрос обсуждался на Президиуме ЦК. Буркову сказали, что печатать статьи Жуко­ва и о Жукове преждевременно.

Маршал обращается в ЦК с новым письмом, в очередной раз описывает все, что он пережил за годы после октябрь­ского пленума ЦК 1957 года. Просит отменить решение, на­вязанное, как пишет Жуков, Хрущевым.

И на сей раз он не получил ответа.

В то время Жуков особенно активно работал над мему­арами. В ноябре 1966 года он вновь обращается в ЦК — к Брежневу и Косыгину. Пишет, что его угнетает продолжаю­щаяся дискриминация, а также о том, что, поскольку 2 дека­бря у него юбилей, он просит накануне своего 70-летия и в дни 25-летия разгрома германских войск под Москвой еще раз поставить вопрос в ЦК о более справедливом к нему от­ношении.

И снова стена молчания.

Тот факт, что Жуков готовит мемуары, беспокоил многих, особенно высших военных, да и политиков тоже. Высшие военачальники боялись личных оценок со стороны маршала. Тема мемуаров стала обрастать разными домыслами. Бреж­нев не торопился высказывать свою точку зрения, выжидал, хотел быть уверенным, что Жуков не расскажет о его, Бреж­нева, поведении на пленуме 1957 года, когда мордовали мар­шала, а также не напомнит о выдуманных подхалимами во­енных заслугах этого руководителя государства. Иными сло­вами, мемуары становились чуть ли не главным вопросом в этом политическом серпентарии.

Многоопытный, искушенный в византийстве Андрей Гро­мыко в начале июня 1968 года рассылает по Президиуму ЦК запись беседы секретаря посольства СССР в Великобрита­нии с издателем Флегоном. Речь шла о мемуарах Жукова. Флегон заявил, что располагает копией мемуаров и намерен ее продать какому-нибудь издательству. Возможно, сказал Флегон, рукопись купят в США за миллион долларов.