Яков. Воспоминания (СИ)

— Ну и не верь, — ответил он мне.

И следующим, что я увидел, был летящий мне в лицо кулак. И темнота.

Очнулся я от того, что меня тормошил околоточный надзиратель Ульяшин:

— Яков Платоныч, жив?! Яков Платоныч!

Голова раскалывалась, и крики Ульяшина добавляли болезненных ощущений. Я с трудом открыл глаза.

— Яков Платоныч! Живой! — обрадованный Ульяшин помог мне сесть.

— Нет, уже дух, — сердито сказал я ему, садясь самостоятельно и пытаясь оценить нанесенный мне ущерб. Ущерба вроде бы было немного. Собственно, кроме гудящей головы и ссадины на виске, похоже, что никакого. Надо же, как он меня аккуратно!

— А, шутить изволите, — облегченно выдохнул Ульяшин. — А этот где?

— Стой, стрелять буду! — донесся до нас с улицы крик городового.

— Не стрелять! — я попытался подняться. Голова кружилась.

Ульяшин, который уже выхватил пистолет, чтобы догонять супостата, аж взвыл от обиды:

— Ну, как же это, Яков Платоныч!

Конечно, для них дело чести теперь разобраться с преступником, бежавшим из полицейского управления, положив в нокаут попутно уже трех полицейских. И ловить они его будут рьяно. Только вот, скорее всего, и пристрелят как бы случайно, «за сопротивление аресту». А я смерти Белову вовсе не желал, хоть и зол на него был сейчас за то, что он меня ударил.

— Не стрелять! Это приказ! — мой крик колокольным звоном отдался в больной голове, но, вроде, подействовал. Выстрелов было не слышно.

Одна беда, мы так его и не поймали. Ушел чердаками да крышами. Видно, город знает отменно. Ну да и Бог с ним. Во-первых, не так уж он мне и нужен сильно. А во-вторых, понадобится, так я его все равно найду.

И, отдав городовым приказ сворачивать облаву, я отослал домой Коробейникова, да и сам отправился спать. По опыту я знал, что при ударах по голове сон лучший лекарь.

Утром меня в управлении встретил Иван Кузьмич, крайне расстроенный, как я и ожидал.

— Ну, нет Вам оправдания, Яков Платонович! — набросился он на меня прямо с порога. — Подозреваемого в убийстве упустили!

Я ответил, морщась от громкого звука его голоса:

— Не мог он убить. Он приходил к Анастасии Калинкиной домой в то время, когда ее убивали в роще. Ну, какой смысл было ему мозолить глаза, если бы он задумывал это преступление?

Ивану Кузьмичу моя версия явно по нраву не пришлась. Он любил, когда дела расследовались быстро. А еще лучше, моментально. И, видимо, уже успел обрадоваться, что мы поймали убийцу, и дело можно закрыть, а я тут со своими неясными стремлениями копать глубже, чем надо! Что тут копать, когда закрыть-то можно! И он попытался меня убедить в правильности своего понимания ситуации:

— А может быть, что он хитрый! Что он специально сделал этот отвлекающий маневр?

Я покачал головой и тут же пожалел об этом, потому что она заболела еще сильнее.

— Не думаю.

— Не думаете! — Иван Кузьмич был недоволен крайне. — Рапорт пишите!

Что ж, рапорт так рапорт, нам не привыкать:

— Через полчаса будет у вас на столе.

— И еще, — Иван Кузьмич под локоток отвел меня в сторону от чужих ушей. — Я имел уже разговор с городским головой. Не стоит раздувать это дело с бойцами! Парень этот умер от естественных причин.

Понятно. Крымов уже успел подсуетиться.

— А его невеста? — поинтересовался я у Ивана Кузьмича.

— Уверен, — ответил он мне увещевающим тоном, — одно другому не противоречит.

От подобных разговоров у меня голова болит безо всяких по ней ударов. Ненавижу я, когда начальство велит мне что-либо прикрыть или не заметить. Поэтому и ответил я с некоторым раздражением, давая понять Ивану Кузьмичу, что вопрос для меня весьма принципиален:

— Но вот только я не уверен!

— Яков Платоныч! — в голосе полицмейстера появился металл. — Этот Сажин скончался от естественных причин. И хватит об этом!

— Ну, а где же тело? — я еще надеялся убедить Ивана Кузьмича не запрещать мне расследование.

— Тем более! Если тела нет, не о чем говорить!

И он повернулся, собираясь уйти в свой кабинет. Я остановил его в дверях.

— Только один вопрос: а почему же власти города не запретят сии сомнительные игрища?

Иван Кузьмич вздохнул тяжело, посмотрел раздраженно и, со словами: «Жду от Вас рапорт!», удалился в свой кабинет, так и не удостоив мой вопрос ответом.

Впрочем, ответ мне нужен и не был, я его и так знал. Крымов хочет — Крымов получает. Да только не от меня! Не принудят меня закрыть расследование. Потому что я уверен, что со смертью Сажина что-то нечисто. И Крымову меня не запугать. Да и чем меня пугать-то? Увольнением? Ну уволят меня. Так найдется для меня другой Затонск. Мне-то без разницы! Так что буду расследовать дело своим чередом, а там посмотрим еще, кто кого.

И я отправился к себе в кабинет составлять требуемый начальством рапорт.

Я писал, сочиняя казенные фразы, а мой помощник, уже пришедший в себя после ночного испуга, пытался отрабатывать удар правой на чашке с чаем, стоящей на каминной полке. Вот она, молодость. У него, небось, и последствий вчерашнего удара уже никаких, и даже голова не болит.

Коробейников едва не скинул чашку с полки, смутился, и обратился ко мне: