Читаем Яконур полностью

Герасим стоял у окна, смотрел в пустоту перед собой; сознание его выхватывало из прошлого часы, ситуации, услышанные слова, отложившиеся мысли…

Стоял перед окном, не видя впереди ничего, и осмысливал свое поражение.

Кажется, совсем уже нет сил!

Обида, недоумение…

Они росли в нем, их уже нельзя было сдержать; до сих пор ему удавалось еще удерживать их, — теперь все, что накопилось, стало оформляться в слова и выплескиваться.

Герасим привык относиться к обстоятельствам как к обстоятельствам, — они бывали хорошими или плохими, благоприятными или нет, приносили удачу или разочарование; все это была жизнь, уж такова она была, такой ему являлась; он принимал ее такой, какая она приходила к нему. Но теперь он перестал видеть обстоятельства жизни чём-то внешним, существующим само по себе. Это было следствие и часть его новых связей с миром, указание на новые координаты его места в мироздании и на то, как он их понимал. Он вступил в иные отношения с обстоятельствами. Разница здесь была та же, что между отношениями посторонних и отношениями близких людей. Он начал воспринимать происходящее с ним как диалог с жизнью. И обстоятельства стали теперь для него ответом на его действия. Он поступал — и невольно ждал ответа; он поступал по-новому, завершал очередной свой новый, по-новому обдуманный поступок — и ожидал, каким будет ответ. Каков же был ответ?..

И это при том, что ему не в чем упрекнуть себя: за ним не было никакой вины, совесть его была чиста… Нет, не станет он больше сдерживать себя; пусть скажутся словами все его обиды и сомнения. Он руководствовался в своих поступках добротой, искренностью — и получал от жизни зло и препятствия!

Как вести дела с обстоятельствами жизни? Как устанавливать человеку отношения с ними? Как обращаться к ним? Как говорить о себе, всего только одном из людей, перед лицом обстоятельств, бесчисленных, вездесущих и всесильных? Слышат ли они каждого человека? Что значит перед ними суть одного мужчины или одной женщины, или одного поступка? Можно ли совладать с обстоятельствами? Или сила всегда за ними? Можно ли спорить с ними, доказывая свою правоту? Или правы всегда они? Да связаны ли они с нами или независимы?

Герасим принимал жизнь и радовался ей, — а она доказывала ему, что она не такова, чтобы принимать ее и радоваться… Возможно, тем, кто иначе смотрит на жизнь, иначе относится к ней, — им это представлялось бы по-другому… А обстоятельства для всех одинаковы, ко всем равнодушны, им безразлично, какими видят их!

Или все это было испытанием?.. И что — дальше?..

Нет, где-то была ошибка! Наверное, была, конечно, была она, и она — причина…

В нем самом?

Вспомнил: «Человек, которого я люблю… Сначала он еще давал сбить себя с толку, не мог отказаться от пустых игр…» Фантазерка! Да, ему нравился Герасим, о котором Ольга рассказывала; но, видно, такой человек не мог быть успешным… Сейчас он сформулировал это; да, сейчас это стало ясно! Он не чувствовал этого, не понимал, пока все было еще хорошо, пока не проявились еще последствия нового его поведения. Из нынешней его позиции, в которую он оказался теперь ввергнут, все смотрелось иначе. Она уговаривала его, польстила ему, приятно было слышать такое… это приподнимало его, придавало ему силы… а ведь, вспомнил он, странно ему было слышать это о себе. Приятно — и странно! Он хотел, чтобы она так говорила о нем; но верил ли он в себя такого? Признался себе: конечно, он хотел бы таким быть, но понимал — помнил из старого своего опыта, — что для успешности нужно другое… Он поддался Ольге, он пошел за этим ее Герасимом — он и вправду стал им. И вот итог!..

Но как же она сама этого не понимала, не предвидела? Деловая женщина, прекрасно знающая жизнь, ее правила; современная, сильная. Как могла она ошибиться? Притворщица! Просто лицемерие? Позерка! Чем все-таки был он для нее? Она выдумала своего Герасима, сложила его из вычитанных, ничего реального не означающих слов… слова, одни красивые слова… повторяла их, как заклинания, как требования, — заставляла подчиниться им, подчиниться придуманному Герасиму… втиснуться в искусственную оболочку, — неприспособленную к существованию в действительном мире. Настаивала на своем! А когда это привело к поражению, когда ему сделалось худо, — продолжала упрямиться, не запотела помочь ему… Она жила своей жизнью, он не стал в ее жизни главным. Его держали на отведенной ему полке. И не его — искусственного Герасима, куклу… самодельную куклу… красивые слова, красивая забава… пусть даже для души, пусть любимая, а — забава… поиграть и снова на полку, на свое место поставить. Он считал Ольгу последней своей опорой. И — вот что… Самые болезненные удары — от близких…

Обида его росла; распространялась, захватывая новые пространства, все новых людей.

Завспоминалось сразу, завспоминалось… Другие, прошлые обиды, уже, казалось, забытые, решили, что настал их час.

Да, как он ходил вокруг института, мучимый завистью! Люди показывали вахтеру пропуск и исчезали в дверях…

Перейти на страницу:

Похожие книги