Яйцо глака

— А эти… средства… Они не просто… Ну, вы понимаете!

— Нет, не опасайтесь, — успокоил его старик. — Период их действия продолжителен. Он выходит далеко за пределы одной вспышки чувства. Любую вспышку они в себя, конечно, включают. Их хватает в избытке на все вспышки. Вечное средство!

— О боже, как любопытно! — Алан пытался изобразить научную объективность. — Именно любопытно!

— Обратите внимание на духовную сторону, — предложил старик.

— Я уже обратил, — признался Алан.

— Мое средство превращает равнодушие в преданность. Презрение в преклонение. Заставьте юную леди выпить лишь каплю моего снадобья, — его аромат будет незаметен в супе, соке или коктейле, — и как бы ни была она легкомысленна и общительна, она немедленно изменится. Ей ничего не будет нужно — лишь одиночество. И вы.

— В это трудно поверить, — сказал Алан. — Она без ума от вечеринок.

— Она откажется от вечеринок — ведь там вы можете встретить другую девушку.

— Она будет ревновать? — Алан был потрясен. — Ревновать меня?

— Она захочет заменить собой весь мир.

— Для меня она уже заменила весь мир. Только сама этого не замечает.

— Как только она примет эти капли, сразу заметит. Она будет видеть только вас.

— Прекрасно! — воскликнул Алан.

— Она захочет узнать все, что произошло с вами за день. Ей важно будет каждое сказанное вами слово. Она захочет угадать ваши мысли и понять, почему вдруг улыбка коснулась ваших губ и что вас неожиданно опечалило.

— Это и есть любовь! — заявил Алан.

— Вот именно, — подтвердил старик. — А как она будет заботлива! Она не позволит усталости овладеть вами, она запретит вам сидеть на сквозняке или пропустить обед. Если вы на час задержитесь, она будет в ужасе. Ей покажется, что вас убили или какая-то наглая сирена поймала вас в свои сети.

— Мне трудно вообразить, чтобы Диана так себя вела! — возопил потрясенный Алан.

— Не насилуйте свое воображение, — заметил старик. — К тому же учтите, если какая-то из сирен вас все же соблазнит, соблазняйтесь, не переживайте. Она вас обязательно простит. Конечно, ей будет тяжело, но в конце концов она простит.

— Такого со мной никогда не случится! — поклялся Алан.

— Разумеется, не случится, — подтвердил старик. — Но если и случится, не беспокойтесь. Она никогда не разведется с вами. Со своей стороны, она никогда не даст вам повода не то что для развода, но даже для легкого неудовольствия.

— И сколько же стоит… сколько стоит это волшебное средство? — спросил Алан.

— Куда дешевле, чем пятновыводитель. Мы же договорились, что между нами именно так будем называть мое средство. Пятновыводитель стоит пять тысяч долларов за чайную ложку и ни пенни меньше. Для того чтобы почувствовать нужду в пятновыводителе, надо обладать куда большим жизненным опытом. К тому же пришлось бы откладывать…

— Но сколько стоит приворотное зелье?

— Приворотное зелье? Сущие пустяки.

Старик открыл ящик кухонного стола и достал оттуда махонький, не очень чистый пузырек.

— С вас доллар, — сказал он.

— Вы не представляете, как я вам благодарен, — прошептал Алан, глядя, как старик капает в пузырек из флакона.

— Рад вам угодить, — ответил старик. — Когда во второй половине жизни мои клиенты возвращаются, они уже куда богаче и нуждаются в более дорогих средствах. Берите ваше зелье. И убедитесь, насколько оно действенно.

— Еще раз спасибо, — сказал Алан. — Прощайте.

— Оревуар, — откликнулся старик. — До свидания.

Роберт Силверберг Существенная ошибка

Она готова меня спасать. Она — поэтесса. Нигде не служит, живет на моем этаже, немного ближе к холлу. Ей не больше тридцати. Выше меня, длинные курчавые волосы, нос острый, с горбинкой. Обдуманная небрежность в одежде, тщательно подобранные, потрепанные наряды. Очень блестящие глаза. У меня нет намерения определять сексуальную привлекательность землян, но, судя по замечаниям мужчин, живущих в нашем отеле, ее внешность не представляет интереса. Я часто встречаюсь с ней по пути к себе в комнату. Она всегда мне улыбается. Не сомневаюсь, что про себя она говорит:

— О, бедный одинокий мужчина! Дай разделить с тобой бремя твоей несчастной жизни, дай показать тебе, что значит любовь, потому что я тоже знаю цену одиночеству.

В действительности она ничего такого не говорит. Но ее намерения очевидны. При виде меня в ее глазах появляется какое-то голодное выражение, смесь материнского с (подозреваю) сексуальным. На ее лице отражается сумасшедшее напряжение.

Ее зовут Элизабет Кук.

— Вы любите поэзию, мистер Нечт? — спросила она меня сегодня утром, когда мы вместе поднимались в нашем древнем лифте.

Спустя час она постучала в мою дверь.

— Кое-что вам почитать, — сказала она. — Это я написала.

Пачка больших желтых листов бумаги со скрепкой наверху — стихи, неряшливо отпечатанные на мимеографе.

— Если вам понравится, можете оставить себе, — пояснила она. — У меня много экземпляров.