Яйцо глака

Конечно, я испытываю физическую боль. Достаточно сильную. Сила тяжести на Земле почти в два раза больше, чем дома. Это очень затрудняет жизнь. Мои внутренние органы всегда вываливаются за край панциря. Мускулы натягиваются с напряжением. Сердце постоянно протестует. За одиннадцать лет, как можно догадаться, я приспособился к здешним условиям. Я окреп, усложнился. Полагаю, если бы меня неожиданно быстро транспортировали домой, то у меня было бы головокружение и мне пришлось бы привыкать к тамошней легкости. Я бы прыгал, поднимался в воздух и спотыкался. Мне даже не хватало бы силы притяжения Земли. Но здесь я все равно страдаю, вес все время давит на меня. Но ни слова жалости к себе! Я знал об этих условиях заранее. Когда я добровольно вызвался служить на Земле, была еще возможность отказаться от этого назначения, но я решил отправиться сюда во что бы то ни стало, не осознавая, что две недели испытания двойной силой тяжести совсем не то же самое, что вся жизнь. Там я всегда мог выйти из тренировочной камеры. Но здесь каждая молекула моего тела постоянно испытывает это тяготение. Моя плоть всегда жалуется.

И это наружное тело, которое мне приходится носить. Искусная маскировка. Всегда быть одетым в толстую массу синтетической плоти, обволакивающую, поглощающую меня. Мягкие, скользкие прикосновения ко мне внутри этой синтетики. Тщательно построенный каркас, который держит это тело прямо и которым я могу управлять, лес подпорок и распорок, механических активаторов и кабелей. И среди всего этого маленькая платформа, к которой я должен бесконечно приспосабливаться, находить наименее неудобное положение, постоянно перемещаться, извиваться, пытаться сделать гибким свое негнущееся тело. Смотреть на мир в перископ, через механические глаза. Эта гора мяса, куда я всунут, должна выглядеть настоящим человеком. До сих пор еще никто ничего не заподозрил. От года к году это тело слегка старится, слегка седеют волосы на макушке и толстеет брюшко. Тело ходит. Оно разговаривает. Оно принимает пищу и питье внутрь. (И сохраняет съеденное в приемном мешочке около моей самой левой руки.) Спрятавшийся шахматист. Невидимый наездник. Если бы я отважился, я мог бы иногда освобождаться от этого платья и ползать по комнате в своем собственном облике. Но это запрещено. Одиннадцать лет я не выходил наружу из этого сооружения. Иногда я чувствую, что ЭТО прилипло ко мне, что ЭТО теперь часть меня.

Для того чтобы есть, я должен раскрыть ЭТО в центре груди. Все действие занимает несколько минут. Три раза в день я расстегиваюсь, чтобы поместить пищевой концентрат в мою настоящую глотку. Непродуманная система. Нужно было устроить так, чтобы я мог опускать пищу в мой искусственный рот, а она попадала бы в настоящий пищеварительный тракт. Надеюсь, в новых моделях так и сделано. А как мучителен для меня процесс выделения. Надо расстегнуться, пробраться внутрь, вынуть кубик отработанного, снова застегнуться и отправить отработанное в туалет. Неудобно!

И одиночество! Смотреть на звезды и знать, что дом где-то там! Думать обо всех тамошних, сочетающихся браком, поющих, разделяющихся, абстрагирующих, пока я провожу свои дни в этом разрушающемся отеле на чужой планете, угнетенный притяжением, замурованный в неудобном искусственном теле. Всегда один, притворяющийся не тем, кто я есть, а тем, кем я быть не могу. Вечно шпионящий, вечно выспрашивающий, записывающий, отчитывающийся, сражающийся с печалью одиночества, охотник, ищущий покоя в философствовании.

Во всем этом есть только одно утешение — удовольствие от сознания того, что я служу дому.

Атмосфера в Нью-Йорке становится грязнее с каждым годом. Улицы заполнены автомобилями, изрыгающими гидрокарбонаты. Для землян эти вещества ужасны, и они все время ворчат по поводу загрязнения окружающей среды. Для меня же этот сладкий суп из органических соединения — радость, привет из дома. Глубоко дыша, я гуляю по улицам и вдыхаю вкусные молекулы через свой фальшивый нос. Местные, должно быть, думают, что я сумасшедший. Прогулка среди автомобильных выхлопов! Могут ли меня арестовать за чрезмерное вдыхание гидрокарбонатов? Могут ли меня за это отправить на психиатрическую экспертизу?

Элизабет Кук по-прежнему задумчиво внимательна ко мне. Улыбается в коридоре. В глазах — блеск надежды.

— Мистер Нечт, может быть, нам как-нибудь вместе пообедать? Я уверена, у нас найдется много тем для разговора. Возможно, вам захотелось бы почитать мои новые стихи?