Яд и Меч

Юлиан ждал приезда матери больше всего, но графиня не изъявила желания явиться. Порой молодой Старейшина бродил взглядом по особняку на другой стороне бухты, надеясь, что увидит там Мариэльд де Лилле Адан. Но далекий берег пустовал.

— Нет, Юлиан. Мы все видели и слышали, такое сложно, если честно, было не услышать, — Вицеллий, кряхтя, срезал часть толстого языка с бирюзовыми присосками. — Но госпожа не изменила традициям и провела вечер в потайном саде, ночь в спальне, а утром прогуливалась по берегу моря.

— Понятно.

— Я не думаю, что она довольна твоим поступком. Рисковать драгоценным даром ради кого? Ради черни? Я понимаю, что ты сам с простых, Юлиан… Однако. О-о-о… ты посмотри, какого цвета нёбо у твари. Интересно. Это действие яда или врожденное?

Вицеллий, будучи вампиром ученым, уже забыл о разговоре и деловито полез в распахнутую пасть твари, действуя крайне осторожно. Он просунул голову между челюстей, и его слова отдались гулким эхом.

— Юлиан, так у детеныша небо и было бирюзовым до отравления?

— Не успел заметить, — покачал головой граф, стоя рядом со скрещенными на груди руками.

— Интересно, интересно. Щупальца Афенских медуз вызвали столь острую реакцию, что детеныш из-за спазма не смог даже проглотить их до конца. Удивительно, какой мощный яд. Но и доза, конечно, была велика…

Оставив невероятно возбужденного веномансера, который с головой погрузился в изучение влияния яда афенских медуз на реликтов, Юлиан увидел стоящего у охраны Авариэля Артисимо. Тот, в окружении сопровождавшей его свиты из трех телохранителей, разговаривал с другим членом Плениума, господином Маргленом Юнге, седовласым старцем в серо-серебристом табарде.

— Невероятно! Именем Оргона, как возможно было погубить такое могущественное существо? — Марглен почесывал гладкий подбородок старыми и сухими пальцами. На безымянном сверкало серебряное кольцо с изображением орла — символа Оргона, божества власти.

— Управитель Порта шепнул мне, почтенный Марглен, — отозвался Авариэль. — что наш господин граф отравил Левиафанов медузьим ядом, заставив бестий съесть их под видом рыбы.

— Невероятно! — повторил старик, затем, увидев Юлиана, отвесил поклон. — Да осветит солнце Ваш путь, господин Лилле Адан. Ваш благородный поступок освободил весь берег от гнета чудовищ и будет однозначно воспет в легендах, увековеченных, подобно историям короля Аэротхорна и рыцаря Лефадия.

Юлиан подошел ближе к двум членам Плениума и кивнул, здороваясь. Его разорванная рубашка пряталась под неказистым коричневым плащом, а короткие волосы, доселе аккуратно зачесанные назад, теперь растрепались. Тем не менее, плении в порочно роскошных одеждах, увешанные и обшитые серебром, глядели на молодого господина с благоговейным страхом.

— Приветствую вас, почтенные. Главное, что морские пути стали свободны для судов. Через несколько дней нужно собрать Плениум и выдать кораблям разрешение покинуть порт.

— Через несколько дней? — вскинул седые брови болезненно худой Марглен. — Отчего же не сразу?

— Самка Левиафана зачала от такого же, как и она. Где-то должен быть и самец.

— Доселе в водах не было замечено второго Левиафана, — побледнел Авариэль Артисимо.

— До этого дня не было и детеныша, — тяжело вздохнул Юлиан. — Но я надеюсь, что самка сама навещала самца в других водах, далеких от фарватеров, а не наоборот.

— Тогда действительно стоит немного выждать, прежде чем открывать морские пути, — склонил в задумчивости голову Марглен. — Если господин прислушается, то я бы рекомендовал проследить за ситуацией на воде не с пару дней, а с несколько недель.

— Это уже на волю Плениума, — Юлиан согласился. — В любом случае, прибывающие корабли еще не знают ни про появление Ноэльского Левиафана, ни про его смерть. Так что запрет коснется лишь отбывающих судов.

— Да. Однако, даже с условием запрета выхода с пристани в течение нескольких недель, когда суда покинут его, они достигнут с радостной новостью Наххеля и Анеф-Арая быстрее, чем гонцы на лошадях сообщат о пробуждении уже мертвого Левиафана.

К беседующим господам, стоящим за ограждением, около которого толкалась праздная толпа, подошел Кавиан. Управитель явился в сопровождении плении Фамьелы Бруло Октавиулы, пожилой и полной женщины — вестницы Авинны. Все больные и немощные — забота о них ложилась на укрытые богатой васильковой шалью плечи Фамьелы Бруло. В серебристых волосах плении, собранных в толстую косу, сверкали сложные украшения. Украшения были выполнены в виде можжевеловой веточки — символа Авинны, дюжа здоровья и милостыни. В противовес мягким и пышным, как облако, одеждам Фамьелы ее лицо казалось неприятно обрюзгшим.

Рядом с Фамьелой тащился одетый в ноэльские шаровары и рубаху Халлик. Он был бодр после целебного сна в приюте у храма Мудрых, но отрешенный взгляд ребенка показывал его потерянность в этом великом мире. Халлик знал, что скоро его судьба решится, и рыбак, оказавшийся графом, определит, где теперь будет дом сына купца, что теперь был не сыном купца, а сирой дворняжкой.