Яблоко от яблони

– Вы непредсказуемы, Алексей Юрьевич! – кричал режиссер Богин в последний день их совместной работы.

Присоединяюсь, и более того – для меня он остается непредсказуемым, не ловится ни сачком точных фактов и сказанных слов, ни впоследствии пришедшим пониманием.

Перефразируя Есенина, удивленно замечаю: «Большое близится на расстоянии».

Поэтому – все вранье.

Только удивление и остается неизменным.

Двор чешского замка Точник по колено залит грязью, ее привезли из… не помню откуда; но почему-то называется она «американская грязь». Может быть, специально для средневековых картин ее месят в Голливуде? По двору выложены дощатые мостки, офактуренные под декорацию. Следуя распоряжениям руководства национального заповедника, группа обязана поверх обуви надевать медицинские бахилы, как в больнице. Так все и ходим по мосткам в синих, залитых грязью мешках.

Стены замка украшены очень натуральными и неаппетитными потеками окаменевших за столетия экскрементов – застывшими говнопадами. На какой-то картине Герман увидел какающего человечка в маленькой будке на крепостной стене. Воображение живо дорисовало, сколько дерьма должно налипнуть за века эксплуатации подобных сортиров, и, конечно, их должно быть много, и вот – стены замка-музея сплошь угвазданы окаменелым дерьмом. То, что в реальности отхожих мест было меньше, а всё падавшее на стены непременно смывалось дождями, мастеру кажется мелочным и тоскливым копанием в деталях или в этом добре, что так щедро облепило древнюю кладку замка. Дождь тоже предполагается – наверху по всему периметру двора торчат поливальные установки.

Герман, с палочкой прошествовав по мосткам в угол двора, косится на белый венгерский кран. Группа идет следом, но мастера не обступить – мостки не позволяют: так и тянется вереница внимающих, начиная от Валеры Мартынова, потом нас с Юрой Оленниковым, и дальше до ворот, как очередь в мавзолей.

– Ну, тут будут лежать трупы монахов, груды оружия и отрубленных частей тел…

– Оксана, записывай, – командует Кармалита помрежу.

Помреж записывает.

– Вот, – продолжает Герман, – выложить их побольше и подлинней, сколько у нас каскадеров?

– Двадцать, Алексей Юрьевич, – докладывает второй режиссер, переглянувшись с продюсером, который просил не больше пятнадцати.

– Ну, двадцать, я думаю, маловато, давайте человек сорок–сорок пять положим.

– Оксана, пиши, Витя – слышал?

Продюсер кивает и бурчит что-то невнятное.

– Так, – Герман указывает палкой, – значит, дорога трупов, а в конце голый человек, моржа надо позвать, есть в Чехии моржи?

– Есть, это тоже будет каскадер.

– Ну хорошо, и парочку на дубль. Вот, он голый здесь будет лежать, голый и обосранный, как младенец, и к нему подбежит мальчик, ковырнет палочкой, мальчик приехал?

– Да, приехал, репетирует!

– Хорошо, ковырнет палочкой, а рядом огромные сапоги по колено в грязи пройдут. Руки поднимут мальчика и перенесут на мостик. Он побежит по мосткам, а там, у поленницы, прислонясь, сидит монах, мальчик его тронет за плечо, и у монаха голова упадет в ручей и поплывет – монах есть?

– В смысле?

– Ну, чья голова отвалится.

– Как чья? Это же кукла, муляж.

– Я хочу посмотреть, как у него отваливается голова, покажите.

– Нам нужно полчаса, чтобы все подготовить, – докладывают чехи.

– А что там готовить, просто голова должна упасть в ручей, и все.

– Это не просто, Алексей Юрьевич, это спецэффект.

– Да, ну покажите мне этот спецэффект.

Прибегают реквизиторы, сажают безглавое тело в костюме монаха, гримеры приносят голову, предупреждают:

– Только аккуратнее – это очень дорогой муляж.

Пиротехник закладывает в шею манекена заряд, прикрывает сверху куском кровящей свинины и, вставив две шпильки, насаживает голову.

– Мы готовы.

– Показывайте, только приведите мальчика.

Приходит мальчик, трогает монаха за плечо, раздается взрыв, и в шлейфе огня и дыма голова улетает за стену замка. У ног Германа шмякается кусок свинины.

– Простите, немного не рассчитали.

– Да, вижу, – вздыхает Герман. – А не лучше ли просто приставить и толкнуть?

Обалдевшие чехи тупо смотрят на режиссера. Этот трюк был заявлен как спецэффект, а спецэффект – это спецэффект, это нельзя «просто»…

Герман засопел:

– Они что, не поняли меня?

– Поняли, поняли, Алексей Юрьевич.

Бригаду спецэффектов быстро уводят.

– Хорошо, пойдем дальше. А впрочем, это все. Юрка, готовь кадр. Валера, снимите на видео, я в вагончике подожду.

И Герман уходит. На неделю. Потому что неделю мы не можем снять этот кадр. По четыре раза на дню солнце сменяется снегом, потом заходится дождь, тучи накрывают замок внезапной тьмой, снова пробивает солнце – эта неделя кажется бесконечным годом с беспорядочной сменой времен, а Герман все сидит в своем вагончике.

– Что я делаю не так, что? – недоумевает Валера.