Яблоко от яблони

Уже неделю сорок каскадеров в монашеских рясах ложатся в грязь, голый человек, облитый гримерным дерьмом, часами дрожит от холода, в сотый раз подбегает мальчик, ступает в огромных сапогах режиссер омского ТЮЗа Володя Рубанов, выдергивает мальчика, тот бежит, трогает за плечо убитого монаха, голова падает в ручей. Уже венгерский кран выдрессировался отслеживать всю эту панораму. Но прежней, той случайной выразительности японского кадра никак не добиться, все получается какая-то театральщина, музей мадам Тюссо, а не хроникальный ужас разыгравшейся здесь катастрофы.

– Не понимаю: и трупы настоящие, и грязь, и этот голый – все настоящее, а в кадре лажа.

– Может быть, Валера, в этом все и дело?

– В чем, Лёшка, в чем?

– Что все настоящее? Ведь в Ольгино на пробе лежали манекены – так?

– Ну?

– У них не было реальных форм. Они же почти плоские, так?

– Ну?

– И камера скользила по невнятной, несчитываемой фактуре, понимаешь? Не разобрать – что-то черное и страшное, долго-долго, а потом раз – и голый человек, и только тогда мы вникаем, что вся эта дорога, вся панорама – были трупы, понимаешь?

– Да, понимаю.

– Еще один нюанс: они в Ольгино на снегу лежали – черные на белом и припорошенные, – а здесь бурая грязь, с которой они сливаются. Если бы их в этой грязи утопить: кочки, кочки, бугорки, обрубки рук, меч в крови, снова кочки, кочки, а потом мы понимаем – трупы. Но на снегу все равно выразительнее. Было видно, что давно лежат, весь день шел мокрый снег, он их офактурил.

– И что ты предлагаешь?

– Класть вместо людей манекены и заказывать снеговые машины – должно быть белое в кадре, снег, покрывающий, прячущий весь случившийся кошмар.

Смена заканчивается, на завтра заказываем манекены. Весь день их обряжают в монашеские рясы, фактурят.

Кладем их в кадр.

Попало! Стало похоже, добились этого «не пойми что». Проходим краном, смотрим на мониторе – получается. Снегомашины дают пробу снега – в десятку! Красиво, если так можно сказать про дорогу, усеянную трупами.

Весь следующий день снимаем этот кадр на видео, дубль за дублем, совершенствуя движение крана, ракурс камеры… Получается.

Мы сняли хороший дубль. Я везу в гостиницу кассету, радостные идем на банкет.

Герман не стал смотреть. Группа осталась без оператора.

Снято и не снято

По случаю объявленных выходных мы с Оленем – Юрой Оленниковым – уехали в Прагу к моим друзьям Тане и Вадику.

Это была среда – день воров, и у Юры в кафе на Старомистской площади украли кошелек со всеми деньгами и документами. Мы пришли на выставку питерского художника Гаврилы Лубнина, сели за столиком визави, справа через проход позади нас компания балканцев, у одного из них на поводке большая собака. Балканец бросал ей куски со стола. Юра повесил куртку на спинку стула и пошел смотреть картины. А в куртке кошелек. Балканцы расплатились, двинули толпой к выходу. Я не мог не заметить, если бы кто-то из них сунул руку в Юркин карман – для этого он должен был бы наклониться и хоть на мгновение задержать движение, – я бы заметил. Ведь заметил же я, что один из них действительно, пройдя чуть вперед, стал завязывать шнурок, но у стула с курткой никого в этот момент не было, кроме…

– Áйда, фу, брзо дóйде до мéне! – крикнул балканец, и обнюхивавшая Юркину куртку овчарка побежала за хозяином.

Только потом я понял – собака ушла с кошельком.

Пока мы с Юрой бегали в поисках местной полиции, Герман с Ярмольником затеяли совещание – кого звать оператором. Питерские, ясное дело, не пойдут из солидарности с Валерой Мартыновым. Ярмольник предложил московского – Юрия Викторовича Клименко, тот когда-то снимал с Параджановым. Через два дня Клименко сидел в гостиничном ресторане. Рядом Ярмольник, напротив Герман. Эта мизансцена еще повторится совсем в другом качестве – в финале экспедиции.

Клименко начал снимать на третий день, но вовсе не то, что было запланировано. Он почти ничего не видел – острая глазная инфекция. Но Герману это ничуть не мешало. Первое, что сделал Юрий Викторович, – отказался от венгерского крана, повесил камеру на кран-стрелку и своими руками повел ее по извилистой рельсовой дороге – Герман ликовал и уже не вспоминал о «японском кадре», будто его и не было.

Никто не верил, что мы начнем снимать, никто не верил в Клименко, и за выходные в мучительном ощущении конца экспедиции группа раскисла.

Клименко репетировал с камерой, но все время «хватал» рельсы, по которым шла тележка, и немудрено – Валера не зря заказывал кран – ну не нести же камеру пятьдесят метров на руках!

Пошел снег, крупный, тихий, мягкий снег, и всем захотелось домой. Двор, залитый американской грязью, побелел на глазах.

Прибежала восторженная художница Лена Жукова:

– Ой, я шла сейчас по мосту – там так красиво! Весь наш Арканар снегом засыпало!

– Пойдем посмотрим, пока Юрий Викторович рельсы прячет.

И все пошли на мост.