Яблоко от яблони

На съемку приволокли огромное зеркало, решили все снимать в отражениях. Долго возились, потом бросили зеркало и сняли заявочный план, как священник приходит. А потом начали монолог, и вновь пошла возня с зеркалом – часами. Черноземов очень волновался, немыслимая духота, марево от приборов, а у него давление и возраст. Тут с этим зеркалом консилиум, вспоминают физику: «угол падения», «угол отражения», «а как развернуть?» Он извелся и забыл текст. Команда «начали», а Черноземов не помнит и не слышит подсказок переводчицы. Камера идет. Кирилл Николаевич нелепо как-то раскачивается и что-то невнятно бормочет, лицо руками закрывает. Так и сняли, и он пошел, шаркая, из павильона. «Александр Николаевич, – подбежала Таня Комарова, – ну хоть поблагодарите Учителя!» – «О чем вы, Таня, он мне съемку сорвал!»

Мы пошли Черноземова провожать, чаем поили, посадили в машину, он: «Простите» – и уехал.

– Не сыграл, значит, Кирилл?

– Сыграл, еще как. Через два дня привезли отснятый материал – много, по нескольким сценам, в том числе и со священником. Собрались в просмотровом зале. Вот Лена Руфанова – Ева Браун, одетая в чулок, у нее такой костюм «ню» – по парапету гуляет. Магда Геббельс – Леночка Спиридонова, брезгливо морщится пошлой шутке фюрера, Борман Гитлеру завтрак готовит… вдруг что такое – темный материал пошел: Кирилл Николаевич наклоняется к Леониду Мозговому, беззвучно шевелит губами – огромный, с колоссальной лепкой лица, с жалкими испуганными глазами, – бормочет и кланяется при каждой фразе. Текст под бормотание какой угодно подложить можно, что обвинение, что мольбу. Суть выявлена: перед Гитлером, перед этой сошкой зализанной, такая личность унижается – страшно. Но оператор переборщил в экспериментах с фильтрами, не рассчитал диафрагму, а еще это зеркало – как оно на чувствительность влияет, какие у него там фракции, – одним словом, брак. А Кирилл сыграл гениально!

И тихий в охолонувшей тишине просмотрового зала вопрос к оператору: «Алексей, можно как-то вытянуть изображение?» – «Александр Николаевич, дело в том, что…» – «Алексей, можно как-то вытянуть изображение?» – «Думаю, что не получится…» – «Алексей, можно как-то вытянуть изображение?» – «Нет, нельзя, Александр Николаевич, вы же видите, вы же сами оператор – нельзя!» – «Алексей…» – «Да нельзя, я сказал же!» – «Не кричите, я не вам. Злобин, Лёша, поезжайте к Кириллу Николаевичу и просите, слышите, просите его пересняться. Видите – у нас материал в браке».

– Ну что, поехал?

– Нет, позвонил. Он отказался, сослался на самочувствие, сказал, что сердце болит и больше не может. Вот тогда позвали Анатолия Самойловича Шведерского, поставили роскошный рембрандтовский свет – и сняли без всяких зеркал и чулок.

– Да, история, посмотреть бы этот материал.

– Где уж теперь…

– Алексей Евгеньевич, пошли водки выпьем, а потом поезжай к Кириллу Николаевичу да привези его к нам на пробы – порадуем Германа.

Это было важно. И то, что Черноземов подошел к телефону: «Прости, Лёша, я подвел тебя тогда с Сокуровым…» И то, что решился приехать на студию.

Илья ждал, и гримеры, и костюмеры ждали.

Мы посадили его на ящик во дворе за павильоном, на фоне кирпичной стены, снимали на фото, на видео – где теперь эти пробы?

Герман посмотрел:

– Да, хорош Кирилл, очень хорош… но сможет ли?

– Не сможет, Алексей Юрьевич.

– То-то и оно, обидно – замечательное лицо.

Больше мы с Кириллом Николаевичем не виделись, если не считать короткой прогулки по комаровскому кладбищу, трех тихих минут у его памятника. Об одном жалею, не рассказал ему, как замечательно он сыграл тогда, – не хотел огорчать.

Все те же лица

– Только не надо под словом «типажи» подразумевать еврейские лица! Да, у евреев лица интересные, но я хочу видеть интересные нееврейские лица, а то какое же это средневековье – сплошь жиды, то есть без исключений.

Такую установку для отбора типажей дал Герман.

Но в результате с гуманитарной миссией на неведомую планету в Арканарское королевство братьев Стругацких высадились Леонид Ярмольник, Александр Орловский и Володя Рубанов – один другого краше.

Румата-Ярмольник порубал в капусту оккупировавший страну Черный орден, устроил этим фашистам еврейский погром. А главный режиссер Омского ТЮЗа Владимир Рубанов и Александр Эльянович Орловский запоздали обуздать своего товарища и с мудрой грустью печально созерцали горы трупов. Вот и думай, чтó Герман имел в виду.

На роль Руматы пробовались Константин Хабенский, Антон Адасинский, Аркадий Левин, Александр Лыков. Последнего Герман считал за француза и на него писал сценарий. Он помнил Лыкова по «Хрусталеву», вряд ли видел в «Ментах»3, но Саша пробовался первым, основным, на него шили костюмы и делали пробы грима. Других претендентов вообще не рассматривали. С ним перепробовали всех, кто требовал утверждения, сам Саша шел вне конкурса.