Я знал его (СИ)

Он ненавидел Аску за то, что она покинула его. Он ненавидел её за способность провалиться в свой внутренний мир, где было безопасно, удобно и невообразимо ужасно. Он ненавидел Аянами за то, что она заставила его выбирать. Он ненавидел её за то, что она оставила его одного в убитом им мире. Он ненавидел Мисато за то, что она заставила его вырасти. Он ненавидел её за отвратительное отражение, которое она заставила его видеть при каждом взгляде на неё. Он ненавидел Каору за то, кем он был. Он ненавидел его за любовь к нему. Он ненавидел своего отца за то, что он позволил ребёнку по имени Синдзи умереть. Он ненавидел свою мать за то, что она позволила ему существовать. Он ненавидел её за само существование.

Он ненавидел всех их за то, что они заставили его отнять их жизни.

Так что пусть они подохнут.

Убийство - это неутомимый грызун, разъедающий ваш разум. Каждый раз, когда вы думаете, что поймали и убили его, ещё двое выскальзывают из вашей хватки и продолжают постепенное разрушение вашего самоуважения и рассудка. И со временем они захватывают с собой ещё многое. Счастье, надежду, желание, удовольствие, наслаждение, мечты, доверие и ожидание... волю продолжать то, что остальные называют жизнью.

Синдзи всё это знал. Он знал, потому что, прожив столь долго вместе с этим, он наконец почувствовал достаточно отвращения и ненависти к себе, чтобы сделать что-то. Он наконец мог прижать лезвие к своим запястьям и нажать сильнее, чем требуется для слабой отметины. Он наконец мог отбросить иллюзию надежды и человечности и увидеть истинного себя.

Никчёмное, подлое, презренное, больное, отвратительное, извращённое, испорченное, жалкое, эгоистичное, уродливое, двуличное, лгущее, изменяющее, глупое, слабое, печальное, бесполезное, убивающее, трусливое нечто - вот чем он был, и настало время перестать цепляться за ложь, которая сохраняла его в состоянии стабильного существования и бесконечного страдания. Термин "человек" был слишком хорош для него. Даже несмотря на то, что люди были свирепыми, жестокими тварями безо всяких оправдывающих черт, он был куда хуже. У него был шанс, возможность поменять всё к лучшему, изменить этот ад на Земле, и он проигнорировал его из-за... из-за гордости? Из-за надежды? Из-за ложного желания, дарованного ему в проклятой иллюзии. Что, по его мнению, он мог изменить?

Что, твою мать, он мог изменить?

Человечество не изменилось. Человечество никогда не менялось. История была ничем иным, как длинной, бесконечно повторяемой чередой насилия, убийств и ненависти. Нечего было спасать, нечего было сохранять на будущее, за исключением непоколебимого знания, что это не должно продолжаться. Даже когда все люди погибли, было слишком поздно. А Синдзи был лишь шестернёй в машине.

Но у меня был шанс.

У него был шанс, и он упустил его. Заслуживал ли он похвалы за выбор в пользу жизни, а не безымянного существования? Делал ли его отказ от Комплементации особенным? Храбрее? Героем? Человеком?

Он сделал его дураком. У него был шанс, и теперь он был наказан за то, что упустил его. Навсегда наказан. Это был его ад.

Он заставил его, впервые в жизни, потерять безразличие к смерти, потому что он наконец принял правду о том, что не должен жить. Страх смерти, эгоистичные нужды и желания, раскрашивавшие его жизнь, справедливый гнев на самого себя, всё это было снесено волной невыносимой вины и сожалений.

Конечно, для знающего, что будет дальше - бескрайнее море коллапса - вина становится лишь мелким беспокойством. Лишь назойливая помеха, обременяющая его жизнь перед освобождением смерти.

Но он знал, что не было рая, ожидающего его. Было лишь посмертное существование. И он не смог достичь даже минимума целей. Провал, во всём, что бы он ни пробовал. И ничто этого никогда не изменит.

Икари Синдзи вздохнул, заметив время. Он поднялся с пола своей маленькой ванной и опустил рукава рубашки, скрыв покрытые шрамами запястья.

Он осторожно вернул пластиковую бритву на место в шкафчик с лекарствами, рядом с таблетками снотворного в индивидуальной упаковке, которыми его снабжали военные, и взглянул на своё отражение в зеркальной дверце. Он не узнавал этого лица. Оно было осунувшимся и худым, с тёмными пустыми глазами и впалыми щеками. Его волосы, тонкие и хрупкие, падали на лоб в беспорядке. Спина была сгорблена, плечи направлены вперед, создавая из его груди подобие чаши.

Он не узнавал лица, образа, но он знал, кто это. Это был Синдзи. Это то, во что превратился Синдзи. Это был зверь, оставшийся дышать, говорить, чувствовать, жить. Быть наказанным. Это было всем, что осталось.

Это было всё.

Это было...

- Это твоё наказание.

***

Мана открыла маленькую коробочку со своим ужином. Ничего особенного, просто рис и маленькая, ничем не приправленная креветка. Она старалась по возможности не искажать естественный вкус пищи. Долгая жизнь на еде быстрого приготовления сделала это трудным, но она баловала себя в те редкие случаи, когда готовила сама. Она мягко улыбнулась, раскусив креветку в рту.