«Я» значит «Ястреб»

Но сейчас все эти доводы казались мне жалкими и бессмысленными. Они не имели никакого отношения к реальному положению дел – когда ты стоишь рядом с ястребом и пойманным кроликом, который выворачивается, брыкается и умирает. Мир берет меня за горло. Вечная главная загадка: смерть, уход. «Но как ты могла?» – спрашивали меня. Кто-то придумал, что после смерти отца я таким образом по кусочкам уничтожала мир. «Ты видела в кроликах себя?» – интересовался другой. Нет. «Так ты совершала самоубийство?» Нет. «Тебе было жаль?» Да. Но я не жалела, что убила животное. Я просто жалела животное. Мне было его жаль. Но не потому, что я считала себя лучше. Моя жалость не была покровительственной. Ее вызвала бы любая смерть. Меня радовал успех Мэйбл и печалила смерть конкретного кролика. Стоя на коленях перед его тушкой, я всеми порами ощущала мир вокруг себя. Колючие капли дождя за воротником. Боль в колене. Царапины на ногах и руках, полученные, пока я пробиралась сквозь живую изгородь, – я почувствовала их только сейчас. И острое, не выражаемое словами ощущение собственной смертности. Да, я тоже умру.

Я узнала недолгое бремя ответственности, которое заставляло меня опуститься на колени и нанести зажатому в лапах Мэйбл кролику coup de grece[22]. Какая-то часть меня действовала, а какую-то приходилось отодвинуть подальше. Есть такое старинное выражение: «скрепя сердце». Так вот, я поняла, что действовать «скрепя сердце» вовсе не означает быть бесчувственной. Кролик, конечно, был важен. И я вовсе не считала его жизнь пустяком. Я несла ответственность за смерть животных. Впервые в жизни я перестала быть наблюдателем. Я отвечала перед собой, перед миром и перед всем сущим на земле. Но только когда убивала. Дни были очень темные.

Потом они стали еще темнее. Однажды я ехала домой и заметила группу людей: они остановились рядом с кроликом, который лежал, как комочек, в траве на обочине по другую сторону дороги. Люди явно переживали и участливо склонялись над кроликом. Припарковавшись чуть дальше, я стала ждать. Мне не хотелось разговаривать, но забота этих прохожих меня тронула. Они понимали, что кролику плохо, и хотели как-нибудь помочь, но никто не знал, что с ним случилось, и потому не осмеливался подойти ближе. Минуты тянулись, но люди лишь смотрели на зверька: они не могли вмешаться, но и не решались уйти. Потом побрели дальше. Когда они скрылись из виду, я вышла из машины и подошла к этому комочку шерсти. Кролик был совсем маленький. Он исхудал, голова была покрыта какими-то шишками, распухшие глаза в волдырях залеплены грязью. Кролик ничего не видел. «Бедняга, – сказала я, – не повезло тебе». Я наклонилась и, скрепя сердце, прекратила его мучения.

У кролика был миксоматоз. Эта болезнь появилась в Англии в 1952 году, и вирус – изначально южноамериканский, но специально завезенный в Австралию и Европу – за два года убил девяносто пять процентов британской кроличьей популяции. По полям и дорогам валялись десятки миллионов промокших под дождем трупиков. Исчезновение кроликов имело громадное воздействие на природу страны: в местах, где они обычно ели травку, теперь рос густой кустарник, а популяции хищников сократились в разы. С течением времени кролики восстановили свою популяцию, но так и не достигли количества, считавшегося некогда нормой. И хотя вирус миксоматоза в наше время уже не такой опасный, иногда все же случаются вспышки этого заболевания.