В тот же день ближе к вечеру, взяв с собой Мэйбл, я шла по узкой дорожке к ферме неподалеку. Три года назад мне разрешали охотиться здесь с ястребами. А сейчас разрешат? Может быть, и нет. Но мне все равно. Было что-то прекрасное в том, что я тайком от всех собираюсь совершить этот проступок, почти преступление. Рассматриваю поля в бинокль. Нет ни тракторов, ни работников. Ни людей с собаками. Никто не захотел пойти прогуляться вечерком. И тогда мы – Мэйбл и я – стали пробираться к тому перелеску на возвышенности, где раньше водились кролики. Крадучись, мы обошли густые кусты терновника. И вот – пожалуйста! Шагах в тридцати от нас, чуть в стороне от опушки леса возникают три знакомых силуэта, пригнувшиеся и жующие траву. Кроличьи уши просвечивают на солнце. А рядом с кроликами медленно вышагивает самец фазана.
Горе подтолкнуло меня к ястребиной охоте, но теперь горе исчезло. Исчезло все, кроме этой тихой лесной идилии. В которую я собиралась впустить хаос и убийство. Я пробиралась по опушке, пригнувшись и затаив дыхание. Мое внимание было обострено до предела. Я превратилась в существо, наделенное лишь зрением и волей. Приподняв крылья, Мэйбл с горящими глазами вытягивала шею, точно рептилия. Казалось, у меня на руке сидит незаконнорожденный отпрыск пылающего факела и автоматической винтовки. Под ногами стелилась мягкая трава. Отведя в сторону руку, чтобы удержать равновесие, я с Мэйбл прокрадывалась к последнему повороту. И там, скрытая мелким кустарником, я медленно вытянула вперед руку в перчатке.
Мэйбл сорвалась с кулака с отдачей, как от винтовки «ли-энфилд». Я отступила в сторону и стала наблюдать. Действие разворачивалось с такой стремительностью, что было похоже на серию картинок из комикса: щелк, щелк, щелк. Кадр первый: ястреб-тетеревятник срывается с кулака – полосатые перья, когти. Кадр второй: ястреб-тетеревятник опустился на землю, под ним примятая трава. Шоколадного цвета крылья бьют что есть силы, птица горбится. Кадр третий: кролики удирают. Кадр четвертый: фазан тоже удирает, пригнувшись, к спасительному краю леса.
Спасительному, да не очень. Доли секунды – и тактический компьютер ястреба принял решение. Она развернулась с легкостью гоночного автомобиля и полетела, набирая скорость. Просто сложила крылья и исчезла. Погрузилась в черную дыру леса под низкой ветвью лиственницы. Никого не осталось. Ни кроликов, ни фазана, ни ястреба. Только черная дыра на опушке. Все произошло почти бесшумно. Слышалось лишь испуганное фазанье кудахтанье: «кок-кок-кок».
Я вбежала в лес, и меня бросило в дрожь. Мы начали охоту в мягкой, нежно обволакивающей дымке солнечного осеннего вечера. Вялая трава, луговые коричневые бабочки, приятный, ласкающий глаза свет. В лесной чаще температура была ниже градусов на пять, света тоже поубавилось. Стало темно. И холодно. Снаружи – английский вечер конца лета. Здесь – Норвегия. Вот-вот увижу летящие сквозь иголки снежинки. Мне стало немного не по себе. Я огляделась. Никого. Моей Мэйбл нигде не видно. Что теперь делать?
Я не двигалась и прислушивалась в надежде разобрать в темноте хоть какой-нибудь звук. От такого напряженного вслушивания воздух превратился в скопище мельчайших частиц: звук уже был не звуком, а продольными волнами, идущими сквозь триллионы воздушных молекул. Но я не уловила ни единого колебания. Среди стволов лиственницы стояла глухая, мертвая тишина. Но вдруг слева от меня – далеко-далеко – я различила какую-то возню, хруст ломающихся веток и отчетливый звон колокольчиков. Не разбирая дороги, я ринулась на этот звук сквозь кусты. Еще мне почудился писк. Может, она поймала кролика? Снова тишина. Только мое тяжелое дыхание и треск ломающихся веток упавшего дерева, которое оказалось у меня на пути.
Мэйбл я увидела раньше, чем услышала. Она выскочила из зарослей колючего кустарника, под которым скрывалась кроличья нора, подлетела, широко расправив грудь, и уселась мне на кулак. За исключением желтоватой восковицы и лап Мэйбл, все вокруг было черно-белое. Черный терновник, черные иглы, белая грудь ястреба, черные каплевидные перья, черные когти. Черные ноздри. Белые хвостовые перья, испачканные мелом там, где кролики вырыли нору. Когда птица оказалась на моем кулаке, я увидела, что все пальцы у нее в меловой грязи. И моя перчатка, пока птица кормилась, тоже испачкалась – на ней появились мелкие белые значки, похожие на буквы полузабытых слов, которые постепенно размазывались, стирались и снова наносились ястребиными когтями.
Давно я не охотилась с ястребом, но помнила, что обычно моя охота проходила иначе. В любом случае, она никогда не была такой, как в тот вечер. Меня поразило, до чего же изменилось мое собственное восприятие происходящего – мир растворился и стал ничем, хотя при этом оставался до боли реальным и осязаемым. Каждая секунда тянулась медленно, растягивалась, вырывая нас из времени: когда, направляясь домой, я вышла на дорогу, меня удивило, что солнце опустилось так низко. Мы провели в лесу меньше часа, а мне показалось, что прошли годы.