«Я» значит «Ястреб»

В письме к Уайту Гилберт Блейн объяснял, что не любит тетеревятников, потому что их «безумный и подозрительный характер отвратил его от них, как и большинство других сокольников». «Возможно, по этой причине, – писал Уайт несколькими годами позже, – я и полюбил Тета. Я всегда любил необучаемых, неприкасаемых неудачников». Тет был существом необычным, противоречащим цивилизованной английской натуре, и с его помощью Уайт мог брать на себя роли, раскрывающие различные стороны собственного естества: великодушного родителя, невинного ребенка, доброго учителя, терпеливого ученика. Но также и роли более необычные: благодаря ястребу он мог стать матерью, «человеком, который на протяжении двух месяцев создавал эту птицу, почти как мать, питающая младенца в своей утробе, ибо подсознательное птицы и человека оказалось поистине связанным пуповиной сознания и соединено с человеком, который творил из того, что было частью его жизни». А в тетрадях Уайта, исписанных зелеными чернилами, появляются записи, сделанные поздней ночью нетрезвым, размашистым почерком, которые никогда не были использованы в книге по причине своей чрезмерной откровенности.

«Больше всего он не любит, когда его гладишь по голове, а больше всего любит, когда потягиваешь, поглаживаешь, прихорашиваешь и перебираешь его хвостовые перья. Надо сказать, что Тет проявляет большой интерес к своей задней половине. Он копрофил, чтобы не сказать гомосексуалист. Может выкладывать свой помет на протяжении трех метров и всегда с гордостью оборачивается, чтобы посмотреть, как получилось. Однако я, человек, который умеет мочиться без перерыва несколько минут (а Тет считает это действием сходным), возбуждаю его интерес и зависть».

Можно по-разному читать «Ястреба-тетеревятника», в том числе и как произведение, где присутствуют подавляемые гомосексуальные желания – правда, направленные не на плоть, а на кровь, на поиски родственной души. Это ощущаешь, читая книгу одиночки, который понимал, что он отличается от других, и нуждался в обществе кого-то близкого. Соколиная охота не относилась к занятиям, популярным у гомосексуалистов, хотя некоторые из сокольников, корреспондентов Уайта – Джек Маврогордато и Рональд Стивенс – ими были. Не исключено, что и Блейн тоже: он так и не женился. Но сокольники образовывали тесный круг или, по словам лорда Твидсмьюира, «монашескую элиту», «небольшую сплоченную секту». Они знали, что такое любовь, недоступная остальным. Нормальной такая любовь не считалась, и с этим ничего нельзя было поделать. Гилберт Блейн объяснял, что «[существует] глубоко укоренившееся в душе некоторых индивидуумов качество, которое пробуждает естественную любовь к ястребам». «Истинными сокольниками, – писал Блейн, – рождаются, а не становятся». А спустя годы Уайт напишет, что соколиная охота дала ему радостное ощущение родства с людьми того же склада, которое не выразишь словами:

«И только после того, как я стал сам держать ястребов, я встретил другого опытного сокольника, посмотрел его птиц и побеседовал с ним. Тогда-то я впервые почувствовал, как мое сердце переполнилось восхищением при виде едва оперившихся соколов, и выяснилось, что ни ему, ни мне не нужно подбирать слова для вопросов и ответов».

Это было откровение: теперь Уайт понял, что в предыстории его увлечения уже существовали подобные ему люди. «Я подумал, что будет правильно, если я с удовольствием продолжу этот длинный ряд, – писал он, размышляя над фотографией с изображением ассирийского сокольника трехтысячелетней давности. Закрыв глаза, он мысленно переместился в глубь веков, чтобы пожать «костлявую руку предка, все костяшки которой были так же отчетливо вырезаны скульптором, как и соблазнительная голень на барельефе».

Для людей, воспитанных в частных школах на историях о рыцарях и рыцарстве, чувство перемещения во времени, которое вызывает соколиная охота, может сделаться всепоглощающим. После того, как в конце двадцатых годов прошлого века мастер сельских описаний Дж. Вентворт Дей отправился на охоту вместе с членами Британского клуба сокольников, он признался, что, ощущая болотистую почву под ногами, «дующий в лицо ветер и ястреба на кулаке, вы понимаете, что на какое-то короткое время стали наследником минувших веков. Страничка истории перевернулась на тысячу лет назад».

Обученные ястребы имеют удивительную способность воскрешать прошлое, потому что в определенном смысле они бессмертны. Если отдельные птицы, представители видов, умирают, то сами виды остаются неизменными. Не существует выведенных пород этих птиц, потому что ястребов невозможно одомашнить. Птицы, с которыми мы охотимся сегодня, ничем не отличаются от тех, что жили пять тысяч лет назад. Возникают и исчезают цивилизации, а ястребы остаются. Потому ловчие птицы и похожи на реликты из далекого прошлого. Берешь ястреба на руку и представляешь, как сокольник древних эпох делал то же самое. Трудно избавиться от мысли, что и ястреб на руке – тот же.