Снова и снова я читала об испытании с Полковником Простаком. Эта история меня завораживала. Ведь в детстве никогда не волнуешься за героев книг. Конечно, они могут подвергаться опасности, но они же люди, поэтому ни за что не умрут. Впрочем, читая «Меч в камне», я все-таки немного беспокоилась: мне было не совсем ясно, можно ли считать Варта человеком. Если он превращается в птицу, остается ли он Вартом? Он же теперь животное. Может ли он умереть? Пожалуй, да. Может. И именно эта вероятность не давала мне оторваться от книги всякий раз, когда я перечитывала сцену испытания. Накатывал страх, с которым мне было не совладать. Я читала дальше, отчаянно стремясь добраться до конца, до того момента, когда Варт спрыгивает с присады, ястреб-тетеревятник вцепляется своей огромной лапой ему в крыло, но Варт выворачивается и спасается. Я ничего не знала об испытаниях, но само чтение превращалось для меня в нечто подобное. Каждый раз в конце я испытывала облегчение: я выдержала и смогу перечитать эту сцену еще раз.
Уайт бежал из школы, начав жить в лесу. Но поселился он в доме, от которого старая дорога вела прямо к школьным дверям. Он достиг свободы, изменив свою жизнь, но никуда не ушел от того представления о свободе, которое выработала в нем школа. В школе ты переходишь из одного класса в другой, получая все больше власти и привилегий, пока наконец не заканчиваешь учебу и не уходишь. Именно это понятие свободы – как естественного окончания образования, полного испытаний, – никогда не покидало Уайта, и оно проявилось, когда он удлинил тренировочный шнур непрочной бечевкой. Будучи школьником, он понимал, что ребята, которыми он сейчас командует, в один прекрасный день станут командовать другими. Будучи учителем – тоже. И будучи сокольником. В глубине души он знал, что воспитывает своих подопечных, готовя их к тому времени, когда они станут свободными.
Глава 25
Волшебные места
Прошло десять дней. Вчера вечером дали плохой прогноз: штормовые нагонные воды грозят затопить Восточную Англию. Я всю ночь просыпалась, прислушивалась к дождю и волновалась, как выдержат ливень и подъем воды стоящие вдоль побережья дома-фургоны с такими ненадежными серебристыми стенками. Но в последний момент шторм отступил, и утро засияло голубизной, словно лужа.
После обеда мы с Мэйбл отправляемся на холм. Злые порывы ветра треплют кусты живой изгороди и, пока мы взбираемся по тропинке, засыпают нас листьями. К подошвам липнет грязь, и я вижу на ней фазаньи следы. Слышится «чак-чак» дроздов-рябинников: их стайки облюбовали боярышник неподалеку от пастбища. Но стоит нам приблизиться, как они слетают вниз, потом перемахивают через живую изгородь и удирают один за другим, точно маленькие черно-белые молнии. Мне радостно их видеть. Пришла настоящая зима. Мэйбл тоже вся светится от счастья. В еле скрываемом возбуждении она шевелит хвостом, перья у нее на животе распушились, прикрыв цепкие пальцы, а глаза на солнце сверкают серебром. Если бы она могла говорить, она бы запела. Во мне что-то изменилось. Сегодня мне труднее примерить на себя обличье этого изящного, настороженного и бессловесного существа – ястреба. Или, наоборот: в ястребе мне видится больше человеческого, чем обычно. В двадцати шагах от нас на тропинку выскакивает кролик, и моя Мэйбл сразу же бросается за ним. Она взлетает на тополь и садится на тонкую, почти вертикальную ветку, пригибаясь под ветром, худая, словно горностай. Оглядывается. Что-то замечает. Перелетает на другое дерево, смотрит вниз. Потом возвращается на тополь. Я протягиваю ей руку в перчатке. Она тут же летит ко мне, и мы идем дальше. «Ра-а-а», – говорит она.
Неподалеку от скатанного в тюки сена мы пробираемся сквозь лесную опушку, а потом идем на край верхнего поля. У меня в голове туман. Я попыталась снять вызванную лекарствами усталость, выпив за завтраком две чашки двойного эспрессо и газировку с кофеином после обеда, и очень надеюсь, что лекарства не дадут разыграться жуткой паранойе, которую неизбежно должен вызывать такой избыток кофеина. Мэйбл фиксирует глазом стаю диких голубей на пашне в четверти мили от нас и, похоже, собирается броситься туда. «Не глупи, Мейб», – говорю я, но она все равно рвется в их сторону.