Я выжгу в себе месть

– Что, больше ничего хорошего не придумал, – зло прошипела она, – раз решил в жертвы податься?

Кажется, Василика впервые увидела его растерянным. Ее, как и Ягиню, выводили из себя подобные глупцы, отвергающие ценность собственной жизни. Раньше, когда наставница рассказывала ей о Кощее Бессмертном, она восхищалась им, теперь – хваталась за голову и чуть ли не кричала, какой же он дурак. Стоял на своем до конца, а потом сбежал и… потерялся. Вот с тех пор и топтался на одном месте, не желая ни идти дальше, ни поворачивать назад. В этом решении не было ничего мудрого – одна глупость.

Костяная фигурка развалилась окончательно. Василика встала. Чувствовала, что, если не уйдет теперь, сцепятся не на шутку, а это было бы еще глупее, ведь их двое, а тварей вокруг – целое море. Кощей так и остался сидеть у речного берега. Видимо, глубоко внутри он считал себя героем, тем, на кого следовало равняться. Да, он убил много умертвий и прочих тварей. Да, дрался он лихо, тут ничего не скажешь. Но чем больше Василика с ним говорила, тем сильнее убеждалась, что перед ней – не зрелый человек, а самый обычный молодец, которому не хватало чужой похвалы. Он думал, что заботился о мире и мир в какой-то момент позаботится о нем, подарит долгожданный покой. А может, Кощей мечтал, что к нему придет Морана и лично проводит его душу?

Василика зло усмехнулась. Никто даже не посмотрит в его сторону. Ведь если человек не может полюбить себя, то почему кто-то другой должен это сделать? Нет, это совершенно невозможно. Кощей должен был знать основы людской природы, ведь он жил так долго. Если совсем честно, то Василика представляла его мудрым, понимающим, как устроен мир и куда ведет та или иная нить. А Кощей только и делал, что убивал чудовищ, складывал кости и иногда писал письма в ожидании Врана.

Под ногами захрустели тонкие перья. Василика взглянула под ноги и поняла, что наткнулась на гнездо шептух.

Слепые и голодные птицы хорошо прятались. Если дали себя обнаружить, значит, хотели этого. Надо было приготовиться к худшему. Василика достала кинжал из кармана и призвала силу.

Птицы с уханьем и рычанием вспорхнули, закружились вокруг, пытаясь вцепиться когтями в лицо. Василика упала на колени и прикрыла глаза руками. Острые когти вонзились в спину, еще одни вцепились в косу. Погибель казалась совсем близкой. К счастью, она ошиблась.

Кощей с рыком взмахнул зазубренным лезвием, и шептухи заметались в разные стороны. Тут и Василика пришла в себя и вскинула голову. Хотела сплести заклятие, но не успела – мир вокруг пошатнулся, перевернулся с ног на голову и погас. Что-то липкое утащило ее в темноту.

А самое страшное – Василика не почувствовала ничего: ни страха, ни злобы, ни сожаления.

Мертвая вода, живая вода

Если кто-нибудь когда-нибудь и станет его судить, то точно не девка, молодица, не знавшая толком мира. Но, как ни странно, слова Василики не задели Кощея, а лишь заставили задуматься. Сожалел ли он? Вряд ли, во второй раз поступил бы так же. Хотел уйти вместе со Смертью? Да, наверное, но никак не мог распрощаться с собственной оболочкой. Как-никак они вместе не год, не два, а несколько столетий.

Все эти рассуждения мигом вылетели из головы, когда Кощей увидел, как над Василикой закружили шептухи. Обычно птицы не нападали сами, а тут словно взбесились. Пришлось хватать меч и бежать спасать девку. Подобно стервятникам, они облепили ее со всех сторон и никак не хотели отступать. Что, хлебнули сладкой кровушки и опьянели?

– Сдурели совсем?! – выругался Кощей и взмахнул мечом, скорее чтобы отпугнуть, чем из желания поразить кого-то.

Шептухи шипели, но пятились назад. Пару крыльев он все-таки подрезал. В птичьих глазах даже сквозь бельма проступали ярость и жажда. Под ногами хрустели кости. Кощей топтал упавших птиц, зная, что других это напугает. Пусть смотрят. Твари Нави понимали только язык силы. Они боялись Кощея и уважали одновременно, и никак иначе.

Его самого облепило перьями, лезвие клинка искрило. Кощей не смотрел, куда бил. Кажется, еще пара птиц рухнула неподалеку с жалобным плачем. Остальные, завидев это, разлетелись в разные стороны. Кощей молча растоптал недобитых тварей, обтер подошву сапог о землю и взглянул на Василику. Та лежала без сознания. Хорошо хоть, речка была рядом, не придется тащить долго.

Проживи Кощей чуть меньше, он бы, наверное, растерялся, заохал, заахал, подобно девке или влюбленному молодцу, но он для этого был слишком стар. Да и чего тут ахать? Ему тоже не раз пускали кровь, однажды чуть не вывернули кишки наружу, еле спасся. С тех пор у Кощея всегда хранился запас снадобий, присланных ведьмами в обмен на несколько капель мертвой воды. К слову, о воде.

Кощей положил Василику у самой кромки. Царапины от когтей на ее теле не казались глубокими, но Смерть уже коснулась Василики. Кощей всегда чувствовал гнилой дух погибели, чаще всего – на когтях умертвий и упырей. Каждая тварь несла в себе частичку Смерти и убивала все живое. Остановить заразу могла лишь мертвая вода.