Я выжгу в себе месть

Девка его боялась. Кощей это видел и ощущал. Да он и сам бы на ее месте боялся. Не всем нравилось смотреть, как догорает огарок. Отчасти Кощей был противен сам себе. Морщился, когда видел свое отражение в мертвой воде, – исхудавшее лицо, седые волосы, огромные синяки под глазами. Впрочем, для того, кто доживает остатки дней среди мертвых, он выглядел вполне себе хорошо. А в сравнении с чудовищами – так вообще писаный красавец. Кощей усмехнулся, но тут же погрустнел. Скоморох из него тоже был никчемный. Зато хоть мечом махал неплохо.

Иногда Василика ходила с ним на охоту. Видимо, девку тоже заедала скука. Поначалу она только путалась под ногами, но потом научилась ладно сплетать заклятия и бросать их в умертвий. Так было до первого убитого – Василика вернулась сама не своя и долго не разговаривала с Кощеем. Он уж думал, что все, дело этим и кончится, но нет, спустя день-другой девка опять отправилась с ним, а потом и вовсе выпросила пару кинжалов – заморских ножей, похожих на засапожники. Только о первых мало кто знал в Холмогорском княжестве. Кощей нашел их когда-то среди чужих останков – ладные, серебристые и удивительно чистые. Жаль было пройти мимо. Конечно, находились и другие диковинки. По всему костяному дому валялись куски бересты, украшения, разное оружие. Но чтобы девка – да с кинжалами? Это выглядело странно и смешно.

Кощей собирался отказать, а потом махнул рукой, мол, делай что хочешь. Когда живешь не один век, то уже не думаешь об обычаях, не поражаешься тому, насколько различаются разные народы, – все это кажется таким пустяком, что ничему не удивляешься.

Наверное, поэтому он не поразился, когда Василика всадила нож в гнилую глотку умертвия и ловко провернула рукоять. Правда, доставать лезвие пришлось Кощею – девке не хватило сил, хоть в глазах и отплясывало колдовское пламя, а ворожба искрилась на кончиках пальцев.

Василика менялась у него на глазах. Из цветущей молодицы, которую заботили чистая одежда и собственная коса, она постепенно превращалась в страшную ведьму. Кощей не стал бы переходить ей дорогу. Не каждая ворожея могла заколдовывать кости и кровь, заставлять чудовище хрипеть и извиваться на земле, а после спокойно всаживать кинжалы и быстро-быстро проворачивать лезвия, причиняя жуткую боль. Она даже не пыталась застирывать кровь с одежды каждый день – так, ходила иногда к речке, ополаскивалась, чтобы не покрыться коркой с головы до пят.

Неудивительно, что от них обоих несло гибелью и гнилью. Хорошо, что Василика не ощущала собственного запаха, а Кощею-то было все равно. Интересно, какой она уйдет из мира мертвых? Если прошло всего ничего, а Василика уже с кинжалом гоняется за умертвиями, то что же будет дальше?

Сам Кощей выстоял, не утратил до конца человеческий облик, но это не означало, что каждый мог столетиями находиться среди мертвых и не поддаваться безумию. Он подмечал злые искорки в глазах молодицы и опасался, как бы она не помутилась рассудком и не пришлось бы ему всадить в Василику острие меча.

Кощей многое забыл, но прекрасно помнил, насколько подлыми бывают люди, поэтому продолжал спать с оружием в руках и пробуждался от малейшего шороха. Да, он не верил девке, особенно после того, как Василика начала убивать и делала это так жадно, словно все ее тело разъедала неведомая жажда.

Наверное, Кощей боялся признаться себе до конца, что начал видеть в ней чудовище. То ли собственный ум подводил его, то ли девка и впрямь менялась в худшую сторону – не поймешь.

В углу зашуршал Домовой. Кощей повернул голову и, тряхнув седыми волосами, вспомнил, что давно не ходил к речке. Он не любил скользкую черную воду, напоминавшую змеиную ласку. В сердце закрадывалось омерзение от одной мысли о реке, но что поделать? Каждый день он обливался потом и кровью, пропитывался запахом гнили, а потом долго лежал на холодной земле, приходя в себя.

Придется собраться с силами и помыться. Кощей тяжело вздохнул и поднялся, не забыв прихватить зазубренный меч. Он не знал, как обстояли дела в княжествах, но был уверен: такой крепкой стали больше не ковали, да и не могли. Гневолод Холмогорский отдал приказ сделать десяток подобных клинков для своей дружины, а потом сам повесил кузнеца и его подмастерьев, чтобы ни одна душа не прознала, как создавалось зубастое железо.

Жаль, Кощей не понял тогда, чего стоила княжеская ласка. Все могло бы обернуться иначе, если бы он притворился погибшим, взял чужое имя и отправился восвояси, но нет – захотелось же дураку справедливости, да верил, что дома ждала любимая.

Кощей надеялся встретить их всех здесь, среди мертвых. Но смерть искажала каждый облик, и Кощей не узнавал бывших живых среди духов Нави. Может, вон та шептуха, сидящая на ветке, была когда-то матерью Гневолода? А упырь, завывающий за речкой, – сам князь или северный конунг? Кощей никогда не узнает этого.

Но в одном он не сомневался: наверняка среди чудовищ нашлось бы немало его знакомцев, и если перебить почти всех, то можно будет сказать, что месть свершилась. Месть?..