Я выжгу в себе месть

Говорить с чудовищем смысла не было. Черный всадник не поймет ее слов. Смерть никогда не понимала Жизнь, хотя всегда тянулась к ней. Ягиня даже не обвиняла его, прекрасно зная, что посланником Смерти может стать каждый. Всадник Ночи, сам того не ведая, исполнял чужую волю. Нить дрожала, как будто кто-то поигрывал ею и посмеивался.

Ягиня взглянула вверх. Да, для богов все происходящее было занятным развлечением. Они только и делали, что по-хитрому сплетали и расплетали нити судеб, а потом смотрели и думали, насколько красив узор. Иногда выходило ужасно – войны, резня, чудовища. Да и теперь разрухи хватало, повсюду валялись отрубленные конечности, головы и обрубки деревьев, которые еще утром рассказывали последние слухи.

Ягиня прислушалась к Лесу, но тот замер. Он выжидал. Леший не мог пойти против всадника Ночи, да и она сама тоже. Мрака мог остановить только Месяц или Светоч, да и то не убить, а подчинить.

Ягиня улыбнулась и прикрыла глаза, позволяя вихрю увлечь себя. Бурный воздушный поток закружил ее тело, и последнее, что почувствовала старая ведьма, было невероятное облегчение, как будто с плеч упала каменная гора. А потом тысячи игл вонзились в тело, и она перестала дышать. Мгновением позже истерзанное тело ведьмы рухнуло на траву.

Мрак победно захохотал и начал кружить возле старой избы. Он хотел разнести ее в щепки, но не тут-то было. Обережный круг засиял золотом, отпугивая нежданного гостя, и заговорили те, которые считались мертвыми не одно столетие. Из колдовского света явились черепа. Они поднялись в воздух, закружились и застучали зубами, повторяя одно и то же:

«Нежданному гостю – смерть, желанной же – жизнь!»

Мрак глухо зарычал и принялся биться в ворота с новой силой, но сила оберега не пускала, жгла, чуть ли не убивала тьму.

– Ну удивила, бабка. – Мрак оскалился. – Кто бы мог подумать, что эта карга способна на такую защиту, а?!

Он весело захохотал. Но Лес не зашумел в ответ. Его дети выжидали. Тишина не понравилась Мраку, и он решил снова вдарить по кронам, заставить Лешего сказать хоть слово, но в этот миг черный туман рассеялся от серебристого сияния.

– О, братец Месяц! – усмехнулся Мрак. – Сколько лет, сколько зим!

Младший всадник остановился перед ним и, размахнувшись, дал ему смачную пощечину.

– Я не караю тебя лишь потому, что этим уже занимаются боги, – произнес Месяц и тут же развернул коня.

С печалью взглянув на старую избу, он поскакал дальше.

Мрак погнался было за ним, но скакун младшего брата оказался быстрее, чем его собственный. Тогда он выпрыгнул из седла, выхватил меч из ножен, замахнулся и перерезал смоляному коню шею.

– Ты сам виноват, – прошипел Мрак. – Не смог догнать ни девки, ни брата.

Легче ему все равно не стало, но желание крушить все вокруг исчезло. Мрак фыркнул, отвязал суму от седла и побрел прочь. До мертвого скакуна ему дела не было. Если бы не боги, досадовал Мрак, он догнал бы Василику и получил свое, но нет – какой-то мерзкой Луне-Пряхе захотелось сделать по-своему, хитро переплести нити в кружево. Ну ничего, Василика все равно не сможет веками сидеть среди мертвых. Когда-нибудь она вернется, и вот тогда-то он с ней поквитается. Он встретит молодицу с распростертыми объятиями, и ему не помешают даже боги. Впрочем, так уж и быть – тело он отдаст позже.

От этих мыслей Мраку сделалось так сладко, что он улыбнулся и, насвистывая незатейливую песенку о женитьбе и женишках, побрел дальше.

Умертвие вопило, не желая погибать окончательно. Кощей его в каком-то смысле понимал. Сам он жил непозволительно долго, но никогда не набрасывался на других, чтобы забрать их жизнь. Он взмахнул мечом, отсекая лапу. Тварь взвыла и попыталась бежать, но было поздно – Кощей всадил лезвие клинка ей в самую глотку. Черная кровь хлынула, заливая и полугнилое тело твари, и одежду Кощея. Придется снова спускаться к речке и ополаскиваться. Другие умертвия наверняка учуют кровь своего собрата, и кто-то может разозлиться и напасть.

Все они жаждали жизни, той искры, которая билась в самых глубинах человеческих сердец. Только вот в самом Кощее ее почти не было – так, дотлевал какой-то огарок, не более. Он ощущал себя живым лишь тогда, когда находился рядом со зверьем, мертвым и голодным.

Кощей не осуждал их, он по себе знал, как разъедает душу внутренняя пустота. Вместо бурлящей силы по телу разливается холод, который не дает уснуть, сводя с ума. К счастью, у Кощея имелись успокаивающие снадобья, да еще Вран часто наведывался в гости. Наверное, только благодаря живой птице он до сих пор не сошел с ума. В то же время Кощею нравился покой. Досаждал разве что вечный морок, окутывающий все вокруг. Сквозь ненастоящие деревья проглядывали тонкие серебристые нити Богини-Пряхи. Чтят ли ее еще в Яви или уже позабыли, найдя себе других богов?