Я всегда был идеалистом…

Надо сказать, что все удары по самолюбию, по социальному статусу я всегда воспринимал очень своеобразно: они меня стимулировали доказать свою правоту, доказать, что могу, самоутвердиться. Я об этом сейчас говорю, поскольку еще по крайней мере лет десять моей жизни проходили под определяющим влиянием таких, может быть, чисто психологических, может быть, социальных, социально-культурных факторов. Я не очень понимаю, каковы они по своей природе, по своему характеру, но для меня они всегда были значимы.

Итак, я пришел в новую школу паинькой и решил доказать, что могу быть отличником. Задача была – учиться только на пять. А школа была серьезной, до войны – правительственной (она располагалась в Дегтярном переулке, у площади Маяковского, там, где сейчас ресторан «Минск»[115]). После войны она разделилась на две – мужскую и женскую. В нашей, мужской, директорствовала заслуженная учительница Лидия Мельникова. Учеников в десятом классе было сравнительно мало, человек 26–27, в основном из интеллигентных семей. И было много очень интересных преподавателей.

Помню физика, приходившего на занятия с часами типа шахматных, которые отзванивали через установленные промежутки времени. Он приходил на урок, раздавал нам задачи, а сам занимался с одним или двумя учениками, давая остальным возможность работать самостоятельно. Если он давал, скажем, 20 задачек, то каждые две минуты часы тихонько дзинькали, и надо было подстраиваться под установленный темп, то есть надо было за эти две минуты решить одну задачку и оформить ее решение.

Очень интересным был преподаватель литературы, профессор Московского университета, который параллельно вел занятия в школе. Он читал нам лекции по мировой литературе и заставлял писать сочинения на самые разные темы. Я завоевал у него доверие сочинением о театре времен Шекспира; вот какого рода темы приветствовались в этой школе.

Школа была из тех уже немногих школ, где сохранялся довоенный дух, то есть в ней не было никакого особого порядка, жизнь текла по своей собственной колее. На переменах могло твориться все что угодно. Директор школы сидела внизу, на первом этаже, но вот, скажем, когда она выходила из кабинета, то весть, что «Лида вышла и идет…» – пока неизвестно куда, – сразу приводила всех в порядок. Она пользовалась абсолютнейшим авторитетом в школе. Однажды она вызвала меня к себе в кабинет и сказала: «Слушай, а как ты мог такое сделать?!» Речь шла о том, что якобы я кого-то очень сильно пихнул и он полетел с лестницы и сломал ногу. А ситуация была такой, что невозможно было понять: то ли я его пихнул, то ли мы все его пихнули, то ли он сам упал. «Как ты мог такое сделать?! Понимаешь, ведь он же убиться мог!» Это было сказано так, что я, по-моему, с тех пор ходил по школе с предельной осторожностью и боялся кого-то задеть. Она смогла передать значимость случившегося события, которое само по себе для меня, прошедшего школу диких драк и вообще черт знает какой жизни в эвакуации, не осознавалось и значимостью не обладало: ну, подумаешь, свалился с лестницы.

При сдаче экзаменов на аттестат зрелости мне таки удалось получить серебряную медаль. Серебряную – только потому, как объясняли преподаватели, что дать всем золотые было нельзя. Поэтому из 12 медалистов – что было явлением совершенно необычайным для класса из 26 учеников – они должны были выбрать, кто какую медаль должен получить. Как сказал мне наш классный руководитель, было решено, что, поскольку я был в школе человек новый, справедливее отдать предпочтение старым ученикам. Я считал, что в принципе выиграл спор с родителями, и это было самым главным обстоятельством.

Ну а дальше началась уже очень серьезная и по-настоящему сложная жизнь на физическом факультете МГУ, и это, в общем, совершенно другая тема, требующая и другого обсуждения.

Беседа третья

16 ноября 1980 г.

– Когда я сейчас прослеживаю весь период моей учебы в школе и стараюсь понять, а что там было важного в плане моего развития, становления, формирования, то выделяю несколько моментов, в которых, как и во всем предыдущем, пересекаются общее, типичное – и мое собственное, индивидуальное.

Наверное, самым главным моментом было то, что я постоянно менял место учебы. Второй, третий, четвертый классы – в одной школе, с одним коллективом, в одних условиях; пятый класс – в других; шестой, седьмой – уже в условиях эвакуации, в совершенно другой жизни. Следующая фаза – восьмой класс, 150-я школа, совершенно особый коллектив. Потом – подготовительное отделение МАИ. И наконец, последний, десятый класс. Итак, за девять лет я шесть раз менял место учебы.