Я всегда был идеалистом…

Но я возвращаюсь сейчас к этому основному тезису: рефлексивно я всегда оценивал роль и влияние своих действий ниже, чем другие. С другой же стороны, когда дело касалось самого действия и самой деятельности, для меня вообще не существовало невозможного. Трудности всегда вызывали желание работать и преодолевать их – тогда-то и начиналась собственно работа.

Больше того, если возникала какая-то сложная ситуация, то я, даже не очень осознавая всех последствий, меры ответственности за то, что будет происходить, мог брать ее на себя. Причем происходило это всегда очень спонтанно. Насколько я себя помню, лет с четырех-пяти это всегда было так. Поэтому возникал очень… странный (или не странный: я не знаю, может быть, это и нормально, но вот сейчас мне хочется это отметить) разрыв между активностью действия и самооценкой в коллективе, относительно коллектива, относительно поведения, жизни. Можно, наверное, сказать, что у меня было огромное количество комплексов, но они не были комплексами в обычном смысле этого слова. Это скорее было ощущение, что я не могу того, другого, третьего, четвертого, пятого и т. д., что я все время в чем-то недотягиваю.

Причем лет до тридцати пяти это ощущение имело у меня характер личностного ощущения и потому заставляло постоянно строить способы жизни. Вот теперь оно, наверное, уже воплотилось в принципы деятельности и поведения и не затрагивает моей личности. И в этом смысле у меня нет комплексов и никогда их не было, хотя я только что говорил о комплексах. Это было ощущение именно того, что я недотягиваю в одном, другом, третьем – но на личность это не переносилось. С тех пор как я себя помню, у меня были разделены эти два плана: с одной стороны, что я могу сделать и чего не могу, и с другой – каков я сам.

И это разделение существовало в очень странной форме, а именно: то, чего я не мог сделать, не касалось меня как личности. Если я не мог чего-то сделать, то это и означало только то, что я не могу этого сделать, а не то, что я такой-сякой и поэтому не могу сделать. Всегда существовала идея «покамест»: вот я покамест не могу этого сделать, но если поработаю, то смогу.

Осознание того, что я чего-то не могу, выступало как стимул для делания, для тренировки. Если ты чего-то не смог, ты должен пытаться это сделать и тренироваться в этом. Но не для переноса в личностный план. Никогда это не было основанием для атрибутирования: вот ты такой – и все тут. Это не относилось к личности. В этом смысле точка зрения искусственного, или технического, была мне (я понимаю, что здесь применяю «натурализацию»)… она у меня была прирожденной, если хотите.

Вот это существовало всегда, с тех пор как я себя помню, как нечто совершенно естественное. И поэтому, действуя, совершая какие-то поступки, принимая на себя ответственность какую-то, я, будучи очень активным, никогда не фиксировал этого обстоятельства и этой стороны в самосознании, не обращал эту активность на самого себя, не рассматривал все это как личное достояние и качество, как вообще что-то, характеризующее меня.

Это я осознаю сейчас – в те же годы этого у меня не было. Больше того, меня это никогда не интересовало. Меня никогда не интересовал вопрос, как меня воспринимают другие, что другие по моему поводу думают. Я действовал, и у меня был свой мир. Меня вообще не интересовал вопрос, что я сам несу и как. Больше того, сейчас мне так трудно обсуждать этот круг вопросов, поскольку я, может быть, впервые обращаюсь к себе лично. Этого никогда прежде не было.

Если я и продумывал свое поведение, свои действия, свое место, то это были чисто деятельностные представления: каковы мое место, мои функции при осуществлении этой деятельности, при достижении этих целей, при решении этих задач? Что я должен делать? Но никогда в модальности «каков я сам?». Это всегда была модальность долженствования: что нужно сделать, каким я должен быть для того, чтобы мы могли достичь определенного результата.

И только сейчас я впервые начинаю обсуждать эти вопросы в личностной модальности – в связи с продумыванием нашего разговора. Передо мной встает целый ряд вопросов, касающихся условий, обстоятельств существования личности, границ между деятельностью и личностью, – вопросов, интенционально отнесенных к себе самому, а не к чисто теоретической плоскости или к другим людям. Я мог обсуждать других в такой модальности, разделять их реальное объективное действие и план их самосознания, их представления о самих себе, самооценку и т. д., но к себе я никогда этого не применял: это в принципе было мне несвойственно.

– Георгий Петрович, а что это за граница – 35 лет?