Я восстаю из пламени, рыдающий Феникс

Фрида. Мне следовало быть умнее. Мне следовало догадаться, что с тобой происходит, когда ты с такой жадность поглощал этого золотой елей, ты хитрый, старый лис, целыми днями вбирающий в себя жаркое солнце, превращая его в жар в яд, чтобы брызнуть мне в лицо!

Лоуренс. Нет, я сооружаю капкан. Блестящий стальной капкан, чтобы ты попалась в него, лисица! Попробуй-ка, вырвись, если сможешь!

Фрида(смеясь и содрогаясь от боли). Боже мой, мне больно!

Лоуренс(медленно отпуская ее). Не лги… В тебе сидит столько жизни — почему Господь дал тебе ее так много и так мало мне? Ты могла перекусить мою руку как сухую ветку.

Фрида. Нет, ты был всегда сильнее меня. Такая большая, я никогда не могла взять верх над тобой, так ведь?

Лоуренс(удовлетворенно). Не могла. (Из него вырываются хрипы) Поставь банку на подоконник.

Фрида(ставит банку). Да, здесь есть визитная карточка. «От одной из ваших преданных читательниц». И на другой стороне: «Я преклоняюсь перед вами, мистер Лоуренс, ибо знаю, что только Бог может знать так много о жизни».

Лоуренс(сухо). Мои собственные поиски Бога столь безуспешны, что кажется, я только и мог, что случайно сотворить Бога для неизвестной старой девы в голубом в горошек жакете. И на алтарь своего языческого божества она возложила лакомство — баночку апельсинового джема! Только земные дети, удирающие с холма, подобно гальке, смываемой дождем, по-настоящему способны к такому колоссальному безверию. Они находят своего Бога и приносят ему джем. Если бы я нашел своего Бога — если бы я нашел его, я бы вырвал свое сердце и сжег бы на его алтаре.

Фрида. К тебе возвращается здоровье.

Лоуренс. Почему ты так думаешь?

Фрида. Ты становишься таким сентиментальным к себе, таким неоцененным и непонятым. — Ты не можешь стать Иисусом Христом, потому что он превзошел тебя в этом. О как бы ты хотел страдать на кресте первым!

Лоуренс. Если бы я мог только добраться до твоего горла.

Фрида(склоняясь к нему). Вот мое горло. Души.

Лоуренс(нежно касаясь кончиками пальцев ее горла). Фрида, как ты считаешь, я когда-нибудь опять буду в Нью-Мехико?

Фрида. Все будет так, как ты захочешь, Лоуренс. В мире нет такого препятствия, через которое ты бы не перескочил или не переполз или не прошел бы насквозь.

Лоуренс. Ты полагаешь, что я все же вскачу на сильную белую лошадь и промчусь подобно ветру по роскошной пустыне? Я — не литератор, я устал от книг. Никому не приходит в голову, что какая это ужасная вещь, что моя жизнь проявляется лишь в книгах.

Фрида. А в чем она должна проявляться еще?

Лоуренс. В каком-нибудь неистовом действии. Но я всегда ограничиваюсь женщинами и рукописями и дурным настроением. Я симулирую, будто веду войну с буржуазной моралью, лживой добродетелью, рассудочностью, с насилием, идущим якобы извне, а на самом деле изнутри человека. Но я сражаюсь с гнездящейся во мне глупой старой девой, с маленькой незамужней девицей, которая, запыхавшись, сбегает с холма прежде, чем Бог отворит ей дверь. Сейчас я хочу вернуться в пустыню и снова стать дикарем. Я хочу подняться на Лобос и наблюдать за грозой, надвигающейся за десять миль от меня подобно легиону марширующих великанов в серебряных шлемах. Вот что я хочу, черт тебя побери!

Фрида. Кто мешает тебе?

Лоуренс. Ты! Ты знаешь, что у меня нет сил. Ты знаешь, что мое мужское естество дикаря умерло и все, что осталось во мне, — это старая трусливая индианка. Женщины наделены потрясающей интуицией чуять смерть. Они чуют ее задолго. Я думаю, что женщины, чувствующие ее приближение, нашептывают, приманивают ее и незаметно прячут ее в укромных местечках под своими передниками — не так ли?

Фрида. Нет — женщины платят дорогой ценой за каждую новую жизнь. И всю жизнь они собственными руками воздвигают преграды перед дверью, через которую стремится войти смерть. Мужчины любят смерть — женщины ее ненавидят. Мужчины наносят друг другу раны, женщины останавливают кровь.

Лоуренс. Да. Потому что они выпивают кровь. Не прикасайся ко мне. (Отводит от нее свои пальцы) Твои прикосновения ослабляют меня, они вытягивают из меня силу.

Фрида. О, нет, нет, нет, они ее тебе возвращают, mein Liebchen.