Я падал в небо, словно в бездну вод.
Я погружался в небо с головой.
Я становился с ним единым целым –
насквозь пропитываясь синевой,
в ней растворяя очертанья тела,
утрачивая облик прежний свой,
я погружался в небо с головой.
И небо расступалось подо мной,
своей податливостью изумляя.
Тонул, накрыт незримою волной,
я в океане без конца и края,
как омутом, затянут вышиной, –
и небо расступалось подо мной.
Я был один, один на сотни вёрст.
Подхваченный небесною рекою,
я дотянуться мог легко до звёзд
своей протянутою к ним рукою,
я мог комету ухватить за хвост…
Я был один, один на сотни вёрст.
По синеве небесного холста
я радуг разбросал повсюду краски,
страницы облаков взахлёб листал,
небесные разучивая сказки…
Я покорил небесный пьедестал,
я в небе утонул –
и небом стал.
Черновик
Сегодняшний рассвет с позавчерашним вкусом
вновь вызвал боль в висках и тошноту в груди.
Вот новый день пришёл, и смотрит Иисусом,
и за ухо берёт: вставай, мол, и иди.
Встаю и ухожу. Куда — и сам не знаю.
Наверное, вперёд, хотя — как посмотреть…
До ночи проброжу — а там в объятьях сна я
у суток отсужу положенную треть.
Свой начинаю день вновь с чистого листа я,
но жизнь — как черновик, которому не стать
шедевром на века, и потому листаю
его лишь потому, что надо бы листать.
Ну вот ещё одна заполнена страница,
и вновь — совсем не тем, чего бы я хотел:
невнятные слова, карикатуры — лица,
обыденный набор сиюминутных дел.
День канул, день прошёл — в бессмысленной рутине,
в круговороте дел, в их суетном плену;
а вечером, с тоской, живущей за грудиной,
страницу эту я навек переверну –
и новую начну, и вновь — одна нелепость
в нагроможденьи строк, прокисшая, как квас.
Тот написал роман, а этот пишет эпос,
а у меня вся жизнь — трагикомичный фарс.
А там придёт Она — в просторном балахоне.
Захлопнет черновик костлявая рука –
и отойдёт в архив мой опус малахольный,
которому не стать шедевром на века…
Знакомятся в детстве порою чудно…
Знакомятся в детстве порою чудно!
Мы — не исключение тоже:
Она мне язык показала в окно,
Я скорчил ей зверскую рожу.
Когда ж я поближе знакомство с ней свёл,
С веснушчатой этой девицей,
То быстро узнал, что язык у неё
Острей, чем вязальная спица.
Я ей на издевки ответить хотел,
Но не было слов для ответа –
И я багровел и бессильно пыхтел
И корчил ей рожи на это.
Росли мы, взрослели… Мы вместе давно –
И даже не верится, боже:
Она, что когда-то дразнилась в окно, –
Со мною, ей корчившим рожи.
Порою такое бывало у нас,
Что даже становится дико.
Злодейки-судьбы всех ужасных гримас
Сейчас и не вспомнить, поди — ка.
Но как ни оскаливала жизнь клыки –
Мы жизнь доводили до дрожи,
Ей дружно показывая языки
Ответом на зверские рожи.
И годы летели, и время текло…
Навеки осталась в минувшем
Проказница та за оконным стеклом,
Вся в россыпи мелких веснушек.
Теперь — лишний вес, в волосах седина…
Мы так постарели… И всё же
Порою язык мне покажет она,
А я ей в ответ корчу рожи…
Она умирала. Чуть слышно стуча,
лишь сердце в её жило теле –
но Смерть уже скалилась из — за плеча
и ангел стоял у постели.
Дыханье рвалось из опавшей груди,
и мир, целый мир, вместе с ней уходил.
В последний раз вспыхнув, погасла свеча,
и в комнате тихо вдруг стало.
Смерть вытерла серп, приглушённо ворча,
и ангел кивнул ей устало,
смотря, как от тела пред ним, не спеша,
уставшая, ввысь отлетает душа.
И на руки ангел её подхватил
и прянул в разверстое небо,
где звёздные переплетались пути…
А тело разломанным склепом
осталось в холодной лежать пустоте;
и мир — целый мир — без неё опустел…
Рисунок неумелый был такой,
набросанный небрежною рукой.
Вот ломаными линиями — речка.
Вот солнце в верхнем правом уголке.
Вот облака. Вот горы вдалеке.
Забавная фигурка человечка.
Абориген двухмерного мирка,
ты не сойдёшь с бумажного клочка:
ты — часть его, ты, как и он, двухмерен.
Рождённый в этом мире, ты таков,
каков твой мир. Не разорвать оков,
не распахнуть в миры иные двери.
Двухмерный мир бумажного листа,
в котором лишь длина и высота –
он для тебя единственно реален;
и ты привычно обитаешь в нём,
понятья не имея про объём,
способный осознать его едва ли.
Есть целый мир за гранью бытия,
в котором протекает жизнь твоя.
Ты чувствуешь его существованье
за рамками привычного мирка –
но вся картина общая пока
выходит за пределы пониманья.
Смотрю на разрисованный листок,
и мысль вдруг пробивает, словно ток:
ведь мы с тобой, приятель, так похожи!
И рамки одинаковы у нас;
и, может, кто-то на меня сейчас
из запредельной бездны смотрит тоже…
Ищу себя — и не могу найти.
Стучусь во все попавшиеся двери –
давно и тщетно, веря и не веря
в возможность появления пути.
Ищу себя — упорно, много лет.
Мне больше ничего уже не надо.
Решение проблемы где-то рядом…
Ищу себя — но результата нет.
Ищу себя, как сокровенный клад
с наложенной забвения печатью.
Найду — и обрету покой и счастье,
и наконец-то всё пойдёт на лад.
Найду — и вот всё будет хорошо;
и смысл появится в мгновенье каждом,
мной прожитом на свете… Но пока что
себя, увы, я так и не нашёл…
Шагни вперёд. Пусть труден первый шаг