Я – Виктор Цой

«В городе мне жить или на выселках…» Интересно, куда мы едем? Точнее, неинтересно совсем. Куда-нибудь. Куда-нибудь, без разницы, куда – все равно из этого города не уедешь никогда. Не дадут. Да и ты сама никому не нужна… И куда бы я не поехала, свой город, вместе с его хвалеными горами, яблоками и каньоном Чарын, я буду таскать на своем горбу, поскольку мы такие, не в силах жить счастливо без родной земли. Типа, я тоже патриотка – кажется, заразилась от клиентов этой чумой. Какой же бред, господи… Надеюсь, не вслух все это я думаю. Уже тоскую по небу, где была всего пару минут. И уже забываю его, хотя прошло тоже где-то две минуты с той поры, как я оттуда вернулась – 1 час 50 минут на моих часах. А этот город никак не кончается, и, наверное, надо спросить моего спутника, куда мы мчимся, но его голова камнем лежит на моем плече, и так тяжело держать ее, что моя левая сторона тела онемела. «Все будет хорошо, Алия», – шепчет он, вроде как свозь сон, потираясь щекой о мою куртку. Сколько же их было на моем левом плече, неприкаянных самцов, ищущих минутного покоя или просто вырубившихся от чрезмерного употребления спиртного? Десятка три, не меньше. Я прям гейша. Или мать Тереза для нищих духом. Мы едем вниз по наклонной, а, значит, скоро окажемся в северной части города, самой неприглядной и пролетарской настолько, что пивной перегар здесь считается достойным парфюмом. Наши шансы огрести радикально жестких приключений растут с каждым километром, и мне тревожно. Какая-то странная психоделическая музыка играет у таксиста. Или это в моей голове? «Куда мы едем?». «Кафе «Надежда»», – с явным каракалпакским акцентом отвечает водитель (уж что-что, а акценты я различать научилась в силу рабочей необходимости). Как ни странно, это кафе мне знакомо. Улица Фридриха Энгельса – там оно находится. На Энгельса отслужившие свое девчонки заканчивают свои карьеры. Одну из них я сюда провожала, и мы сидели в этом кафе после ее переезда. Печальные были посиделки. Она хотела заказать Мартини по привычке, но у них его даже нет в меню – водка, коньяк да пиво, такой у них набор. В итоге, напились с ней непонятной алкогольной продукцией до чертиков. Вскоре после этого ее телефон перестал отвечать, и она навечно сгинула в просторах первой Алматы. Зоя, тумбочка ты наша, не перепрыгнуть, не обойти… Где же ты? Рукав плаща левой руки Марата, которую он якобы невзначай кинул на мою грудь, задрался вместе с манжетой рубашки. Там какая-то царапина на запястье. Я приглядываюсь – нет, не царапина, а достаточно глубокий и, судя по всему, старый шрам. Отметина от юношеских страданий? Видимо, с той давней поры, когда эти стареющие мальчики по обычаю пытаются понарошку покончить с жизнью. Таких историй я наслышалась навалом – от каждого третьего, если не второго. Психически нестабильный народ мужики, конечно, но крайне прибыльный. Вдруг яркий свет заливает салон автомобиля, и бравый каракалпакский таксист мгновенно делает крутой крен вправо – кто-то выехал нам навстречу. Я замечаю в пролетающей мимо, чудом не врезавшейся в нас машине лицо женщины в черных очках за рулем, застывшее в крике. Таксист изощренно матерится на чистом русском, я тоже участвую в этом сквернословии, в то время как Марат валится головой мне на колени. И я снова слышу, как он шепчет: «Миром правят дуры». Охренеть. Что за фигня?! Он не мог видеть ту слепую идиотку. Это он обо мне? Услышал, как я матерюсь, и сразу записал меня в дуры?! Ах ты чмо ё…! И я наотмашь бью его ладонью по щеке. Он от неожиданности резко поднимается и бьет меня затылком в подбородок. Фонтан искр в глазах, я держусь за челюсть. Марат, прижавшись спиной к дверце, держится за макушку и стонет, с испугом смотрит на меня. А мне хочется добавить и заехать ему в пах каблуком что есть силы – я очень зла. И я даже дергаю ногой слегка, на что Марат реагирует подпрыгиванием на месте. «Черт!», – одновременно восклицаем мы втроем, включая водителя. Вслед за этим естественно следует его длинная монотонная речь о безмозглости баб за рулем, на каракалпакском. Несмотря на уничижительные характеристики моего пола, эта речь успокаивает меня, так как низкий тембр голоса водителя приятен сам по себе, да и язык значительно мягче казахского, хотя оба языка – близнецы-братья практически… О разнице этих языков, а также курдского и турецкого, уйгурского и узбекского, татарского и башкирского я могу рассуждать очень долго, но я далеко не лингвист, так что вернемся к нашим баранам. Точнее, к одному из них, который в данный момент протирает очки краем своего плаща. Пуговицы мерзко скрежещут по линзам.