Я вернусь в твою жизнь

Её просьба ощущается как выстрел в грудь. С близкого расстояния. Больно до одури.

— Нет.

— Семён, пожалуйста, я прошу тебя. Я консультировалась с юристами. Она, конечно, сможет попытаться, но если не будет иметь родственной связи, это сделать будет крайне сложно. По крайней мере, не так быстро.

— Василина, не проси меня отказаться от дочери.

— Посмотри на Веру, — она подходит и берёт меня за здоровую руку. Сжимает в дрожащих ладонях мои пальцы. — Только подумай, что она пережила. Ты ведь сам видел. А Арина? Защити нас с Настей от этого. Твои родители — люди с широкими возможностями, ты сам знаешь. Если не для меня, то сделай это для Насти, Семён.

Теперь приходит моя очередь высвободиться и отойти. Её просьба… как камень на груди. Плита бетонная.

— Ты хочешь уехать?

— Вы будете видеться, — не даёт прямого ответа. — Обязательно. Семён, ты и сам понимаешь, что так нужно. Твоя мать не успокоится. Она уже много чего сделала нехорошего.

— Куда ты хочешь уехать?

— Не имеет значения, вы будете видеться с Настей.

— Василина! — эти её виляния начинают меня злить. Поэтому повторяю свой вопрос ещё раз чётко и твёрдо: — Куда ты собираешься увезти мою дочь?

Она замолкает. Облизывает пересохшие губы, сглатывает. Сжимает пальцы в кулаки, как потом делает глубокий вдох и выстреливает:

— Марио сделал мне предложение.

Немая тишина окутывает нас плотным туманом. Высасывает кислород из лёгких и окружающего пространства. Каждый нерв натягивается и вот-вот начнёт звенеть, как задетая струна.

— И ты…?

В ответ она молчит. В распахнутых глазах выступают слёзы.

И это контрольный. Прямо в сердце.

42

Удочка вздрагивает. Древко едва заметно вибрирует, и леска натягивается. Наверное, самое время подсечь и вытянуть. Клюёт же. Но что-то лень. Точнее, похер.

В голове пусто.

В груди дыра. Болит. Ноет.

Я отпустил её. Дал выбор, и она его сделала.

И я понимаю, почему. За мной всегда будет стоять тень моей семьи. Моей ебанутой семейки.

Оно ей надо? Нет. Она видела от меня и моей семьи только боль. Потеряла работу, о которой мечтала, больше пяти лет одна воспитывала больного ребёнка, а сейчас этого ребёнка вообще пытаются отобрать.

Так что да, ей это не нужно.

Поэтому я отпустил.

С Настей мы будем видеться, не так часто, но будем. Зато она будет в безопасности от моей чёртовой семьи.

Тут тихо. Странное по меркам города место. Вроде бы как край города. Вот сзади за спиной высоченные новостройки, подземные и наземные парковки, торговые центры и шумные детские площадки. И тут же забор, за ним обрыв и спуск к реке Кубань. А за рекой леса — Адыгея. Город и живая природа склеены без шва.

— Сидишь? — слышу сзади.

— Сижу, — отвечаю, не оборачиваясь. — Ты когда прилетела?

— Как только узнала, какой ты долбаёб.

Вера присаживается рядом на коврик и открывает бутылку минералки, забрызгав меня. Намерено, конечно, кто бы в этом сомневался.

— И? — спрашивает, глядя на меня. Я продолжаю наблюдать за клёвом и подрагиванием удочки, но чувствую её взгляд — ухо горит.

— И вот. — Пожимаю плечами. — Вера, блядь!

Мелкая дрянь в своём репертуаре. Жахнула мне в лицо полбутылки минералки.

— Сёма, ты под чем? — толкает в плечо. — Ты какого хуя тут сидишь? У Васи самолёт через два часа, ты совсем дебил?

— Мы всё решили, Вера.

— Хер собачий вы решили, два долбаёба. А Настю ты спросил? А о себе-то уже в конце концов подумал? Как ты выживешь? Сдохнешь же. Ты вообще помнишь, как я раз за разом умирала, видя дочь по скайпу? Загибалась, листая фото в телефоне, услужливо присланные нашей заботливой мамочкой? Так же хочешь, Сём?

Она вскакивает на ноги и с силой наступает на мою удочку. Та трещит, ломаясь. Звук один в один с тем, что был в груди, когда подписал документы.

— А ты хочешь, чтобы наша мать сделала с Настей и Васей то же, что с тобой и Аришкой? — тоже подрываюсь. Отбираю бутылку с остатками минералки у Веры и теперь уже сам плещу себе в лицо. — Я ведь пытался, Вера! Я всех возможных друзей-юриков подключил! Но ты сама знаешь материны связи в Москве. Отпустить Настю сейчас самое верное решение, хоть и дико болезненное.

Вера складывает руки на груди и улыбается. Так играть эмоциями умеют только сумасшедшие. Хотя, о чём это я…

— Есть у меня на нашу мамашку кое-что. И это кое-что поинтереснее будет и так известной папеньке истории про любовничка. Мамулька наша сильно небезгрешная, и я давно под неё копаю. Не думал же ты, что я вот так забуду то, что они сделали со мной?

Вера такая Вера.

— Почему молчала? — я вижу по глазам, что она действительно что-то задумала. Что-то, что нашей мамочке сильно не понравится.

— Потому что ты был протухший и неинтересный под папочкиной пяткой.

— Ключевое слово был.

— Тогда поехали? Я за рулём? — кивает на припаркованного выше Бамблби.

— Да хер. Я сам.

Собрав остатки удочки, ибо берег Кубани — дело святое, я заталкиваю их в урну рядом и иду к машине. В груди горит. Вера права, как всегда права. Нужно бороться. За себя, за Настю, за Василину. Они и Вера с Аришкой — моя единственная семья. И если придётся открыто и жёстко воевать с родителями, то мы это сделаем.