Я вернусь в твою жизнь

Мне хочется снова оказаться с Настей в нашей простой и понятной жизни, без экстрима и людей, пытающихся разбить наш тихий, уютный мирок.

41

Семён

Долбанный гипс. Как же чешется под ним, капец.

Беру карандаш и просовываю между гипсом и кожей, хоть как-то пытаясь почесаться. А носить эту херову кобуру ещё недели две минимум.

Сигналит телефон. Настя сбросила фотку с котёнком, которого я ей подарил. В кроватку игрушечную его уложила и одеялком прикрыла.

“Муся спит” — подписала. Умница какая, уже и пишет, хотя в школу только через год.

А Муся и довольный. Сразу видно, что котяра, хоть и мелкий ещё.

Скучаю я за Настей. Видеться сейчас не получается часто — работа. Но работа — это одно. Я чувствую, как Василина охладела после случившегося в торговом центре, и не могу её винить за это. Разговоров длинных больше не получается, только короткие фразы по делу. И я чувствую, что не рада мне. Столько усилий в трубу. И её понять могу.

— Семён Владимирович, к вам пришли, — заглядывает Арина, моя секретарша. Да, теперь мы солидная фирма-разработчик и у меня снова есть секретарша.

— Пригласи, — отвечаю, кивнув.

— Привет, — в кабинет заходит Василина.

— Привет, — рефлекторно подрываюсь с кресла, удивлённый её визитом без предупреждения. — Не ожидал.

Она выглядит бледной, даже кажется осунувшейся. Плакала? Взгляд потухший, губы сжаты. Вижу, что она нервничает, но не тороплю. Пусть скажет сама, чего хочет.

— Как твоя рука? — кивает на гипс.

— Пока не отвалилась и то хорошо.

Тень улыбки пробегает по её лицу, но никак не трогает взгляд.

Василина проходит вдоль моего стола, смотрит куда угодно, но не на меня. Мне кажется, я физически ощущаю ту стену, которую она возвела между нами после случившегося две недели назад. И я не знаю, как пробиться. Чувствую, что не впустит и сейчас.

— Твоя мать подала в опеку ходатайство на лишение нас с тобой родительских прав, — резко поднимает глаза. — Она хочет забрать Настю.

Чёрт, мама. Снова, снова твои сумасшедшие идеи.

— Она ненормальная, Вась, — качаю головой.

Матери удалось свалить всю вину за произошедшее в торговом центре на Зарину. Она представила всё так, что просто случайно оказалась на парковке и наоборот хотела забрать Настю у моей сумасшедшей бывшей жены, похитившей ребёнка. Зарину отправили в лечебницу, пока идёт разбирательство, а мать вышла сухой из воды. И, как оказывается, решила продолжить гадить.

— Ей ничего не светит, сама понимаешь. С чего бы суду забирать опеку у нас и отдавать ей? — развожу руками. — Уверен, они типа как проведут необходимую процедуру и дадут ей отказ. Наймём юристов, чтобы это всё контролировалось.

— Ко мне домой сегодня приезжала опека, — её голос звучит безжизненно, а во взгляде на мгновение вспыхивает огонь ярости, но она тут же его подавляет. — Ты можешь себе вообще представить, Семён, моё состояние?

— Тебе стоило позвонить мне, я бы сразу приехал.

— Знаешь, что они говорили? — голос начинает вибрировать. — Что я безработная. Что не могу уследить за ребёнком. Спрашивали, почему утаивала факт рождения от отца дочери. Что я агрессивная и едва не напала с тяжёлым металлическим предметом на твою мать лишь за то, что она хотела познакомиться с внучкой.

— Вась…

— Они заглядывали в мой холодильник, Семён, — Василина сжимает руки в кулаки. Внешне держит ледяное спокойствие, но внутри горит, я это чувствую. А в мусорном ведре искали бутылки из-под спиртного. И сказали, что у адекватной и заботливой бабушки есть все шансы выиграть суд и дать ребёнку нормальную жизнь.

Я давно перестал удивляться, почему моя мать делает поступки, из-за которых ненависть к ней её самых близких людей только крепнет. Я никогда её не понимал и не пойму. Я открестился от неё, но она всё равно продолжает отравлять мне жизнь.

За что, блядь?

Обогнув стол, вплотную подхожу к Василине. Хочется сжать её плечи, встряхнуть, пообещать, что мы всё это решим и со всем справимся. Но дурацкий гипс мешает. Поэтому просто мягко прикасаюсь к её щеке, бледной и холодной, веду костяшками пальцев, а она не отступает, не пресекает. Но и другого ответа не даёт. Будто не замечает моего прикосновения, продолжая смотреть твёрдо в глаза. Будто запирает все свои эмоции на замок, непосильным трудом сдерживая их.

— У неё ничего не выйдет, Вася. Я не позволю.

— Я не готова пройти путь твоей сестры, Семён, — говорит тихо. — Я просто не переживу, если у меня отнимут Настю. В прямом смысле не переживу, понимаешь? Она — всё, что у меня есть.

— Никто не посмеет её отнять у тебя, Василина, отнять у нас. Никто, слышишь?

Василина закусывает губы и качает головой, делая несколько шагов назад. Разрывают ту вынужденную близость между нами.

Она не верит в то, что я способен защитить её и дочь. И это бьёт очень больно. Очень.

— Защити её, я прошу тебя, — слова даются ей непросто, я вижу. И сердце вдруг начинает ныть. — Ты можешь сделать это.

— Я всё сделаю, — уверяю её, но тут она протягивает мне папку. — Что это?

— Документы на отказ от отцовства. Только так мы сможешь лишить твою мать оснований на ходатайство по опеке.