Я умею прыгать через лужи

Я почувствовал, что люблю и лошадей, носивших в себе жеребят.

– Я бы не хотел, чтобы меня просто принесли откуда-нибудь, – сказал я.

– Ну конечно, – согласился отец. – Я бы тоже этого не хотел.

Глава двенадцатая

Отец выкатил меня во двор и велел смотреть, как он смазывает бричку.

– А ты знаешь, что в субботу устраивают пикник? – спросил он, приподнимая колесо.

– Пикник! – воскликнул я. Мысль о ежегодном празднике в воскресной школе взволновала меня. – А мы поедем?

– Конечно.

Внезапно я почувствовал укол разочарования, что тут же отразилось на моем лице.

– Но я ведь не смогу бегать, – с тоской сказал я.

– Да, – коротко сказал отец. Резким движением руки он раскрутил приподнятое колесо и некоторое время смотрел, как оно вращается. – Но это неважно.

Я знал, что это очень важно. Он всегда говорил мне, что я стану отличным бегуном и буду выигрывать призы, как он сам в молодости. Теперь я ничего не смогу выиграть, пока не вылечу ноги, но это будет уже после пикника.

Но мне не хотелось огорчать отца, и я сказал:

– Ну и ладно, все равно я бы, наверное, снова оглянулся.

Я был самым маленьким участником детских состязаний по бегу, которые устраивались во время праздника в воскресной школе, и организаторы всегда старались помочь мне опередить более рослых мальчиков постарше, с которыми я соревновался. На старте мне всегда давали фору, хотя в этом не было особой необходимости: я всегда быстро бегал, когда от меня этого не требовали, но поскольку я еще ни разу не выигрывал забег, все старались помочь мне.

Отец всегда с большим энтузиазмом записывал меня на эти состязания. Утром в день последнего пикника, когда я еще мог бегать, как другие мальчики, он объяснил мне, что именно надо делать после стартового выстрела, и моя восторженная реакция на его советы произвела на него такое впечатление, что за завтраком он объявил:

– Сегодня Алан выиграет забег мальчиков.

Я воспринял это утверждение как пророчество оракула. Отец сказал, что сегодня я выиграю забег, значит, сегодня я выиграю забег. По-другому просто и быть не могло. В течение следующего часа перед отъездом я стоял у ворот и сообщал это как свершившийся факт каждому, кто проезжал мимо.

Пикник устраивался на берегу реки Тураллы в трех милях от нас, и в тот день, год назад, отец повез нас туда в бричке. Я сидел с отцом и матерью спереди, а Мэри и Джейн – позади, друг против друга.

Фермеры и жители глубинки, отправляясь на пикник, воспринимали поездку как возможность продемонстрировать достоинства своих лошадей, и на протяжении трех миль, отделявших поселок от реки, колеса экипажей вертелись с безумной скоростью, а из-под копыт так и летел гравий; каждый старался обогнать соперника и прославить своего коня.

К реке вело шоссе, но вдоль него по лугу шла дорога, проложенная теми, кто хотел испытать своих лошадей. По мягкой земле тянулись три темные полосы – колеи от колес и глубокая рытвина посередине, выбитая конскими копытами. Тракт вился вокруг пней, огибал пруды, петлял между деревьями и, дойдя до глубокой канавы, снова возвращался на шоссе. Впрочем, ненадолго. Как только препятствие оставалось позади, дорога снова, извиваясь, бежала по лугу, пока наконец не исчезала за холмом.

Отец всегда ездил по этой дороге, невзирая на ухабы и рытвины, и наша бричка, к моему восхищению, подскакивала и подпрыгивала, когда отец слегка «поглаживал» кнутом Принца.

Наш Принц, гнедой жеребец с горбатым носом, мог, по словам отца, скакать как ошпаренный. У него был широкий шаг, широкие копыта, и он часто «засекался», когда шел, – задние подковы с резким щелчком ударялись о передние.

Мне нравился этот звук по той же причине, по которой нравился скрип моих сапог при ходьбе. Сапоги со скрипом давали понять, что я мужчина, а щелкающие копыта Принца доказывали, что он – лошадь высокого класса. Отцу же не нравилась эта привычка Принца, и, чтобы его отучить, он поставил ему на передние копыта тяжелые подковы.

Когда Принц сворачивал на луговую дорогу и чувствовал, что отец натянул вожжи – он называл это «собрать лошадь», – то отводил уши назад, поджимал круп и начинал выбрасывать могучие ноги вперед быстрыми, легкими движениями, в такт которым пели позади него колеса брички.

И меня тоже охватывало желание петь: я любил, когда ветер щипал мне лицо, а летевшие из-под копыт брызги грязи и мелкие камешки жалили меня по щекам. Мне нравилось смотреть, как отец натягивает вожжи и как наша бричка проносится мимо других повозок и двуколок, на которых его знакомые наклоняются вперед, трясут ослабившимися вожжами или машут хлыстом, стараясь выжать из своих лошадей все, что можно.

– Гоп! Гоп! – кричал отец, и этот возглас, то и дело звучавший, когда он объезжал лошадей, обладал такой властью, что любая лошадь, заслышав его, стремительно бросалась вперед.

Теперь, укутав ноги пледом и сидя на солнышке, я смотрел, как отец смазывает бричку, и вспоминал, как ровно год назад отец обогнал Макферсона в «гонке на две мили».