– Так же, дорогая, как я пою на частных концертах, участвую в благотворительных ужинах, даю интервью, и снимаюсь в рекламе во время гастрольного тура.
Кит бросил телефон режиссёру. Толстяк поймал мобильный в прыжке, махнул оператору:
– Работаем! Покажите любовь! Нет женщин и мужчин! Никаких гендерных рамок! Вы материя! Космос!
Горячие тела облепили как адский конвой в азиатской тюрьме. Жаркий кокон вызвал в памяти накал Вьетнамских съёмок. Нескончаемые часы один за другим под дых. Непомерные амбиции вытягивают новый день. Расчёт до доли секунды, предел, край эмоций. До последней сцены Кит держал в руках воздух. Все или ничего. Только так умел, сколько себя помнил.
Кровь громко стучала в висках. Кит запускал руки в русалочьи волосы. Ладони наполняла пустота – тёмная и пыльная, та, что скрывается за пластиком манекена с руками и ногами, выкрученными из шарниров.
Все и ничего.
Одна суть. Он – чёрная дыра, которая сосёт жизнь. Живое в его руках – гербарий. Он тот же сопляк, который ловит бабочек, чтобы упиться красотой, а потом "гуманно" отпустить. И сколько не стряхивай прозрачную пыльцу с пальцев, тень будущего праха все равно останется.
Она до сих пор на нем. В груди завывает ветер, скрипят рваные края сквозного отверстия, куда провалилась очередная бабочка. Какой она была хрупкой...
Кит непроизвольно застонал, смял кулаками шёлк. Хотелось выблевать из себя этот мерзкий вакуум, комок тины под рёбрами, мешавший дышать. Он впился в предложенные губы, грубо ломая ртом. По хребту проползла раскалённая судорога. Боль отпустила голову, хлынула в бёдра. Кит перестал улавливать запах терпкости женских тел, туалетной воды и йода. Воздух пропитал запах пота и секса.
– Ох, черти! Давайте! Ещё! Больше страсти! Больше! Господи, я сейчас кончу!
Приоткрыв пухлый рот, режиссёр поддался вперёд, ладони оперлись в растопыренные колени, глаза пожирали движения, подсмотренные камерой. Фигуры съёмочной бригады нелепо застыли, напряжённо считали вдохи-выдохи актёров, заменившие их собственные.
Для Кита посторонние находились вне фокуса. Он с головой нырнул в подёрнутые истомой сверкающие глаза разнояйцовых самок, отражавших его похоть. Три тела свились в жаркое гнездо, срослись влажной кожей.
– Стоп! Снято! – взвыл режиссёр и с хрустом разогнул колени:
- Красавчики! Как сыграли, а! Мощно! Дико! Ради такого кадра, Крис, я готов пресмыкаться перед тобой всю свою дрянную жизнь! Ты мой, чёртов, идол! - заглянув в камеру оператора, он нетерпеливо показывал пальцами, чтобы тот перемотал запись назад.
Кит отключил голоса режиссёра. Он хотел наполнить пустой колодец влажной жизнью. Перехватив между поцелуями воздух, припомнил расположение гримёрной. Выпутал руки и сгрёб двойняшек в охапку. Спустил ступни на деревянный пол, припорошённый песком. Выпрямился с хихикающей ношей и пошатнулся.
Заскрипев зубами, Кит сдержал вопль. Боль вонзилась в щиколотку и вылезла через горло глухим рыком. Лоб взмок, руки мелко задрожали и ослабели. Сквозь красный туман Кит пялился как слепой в одинаковые лица.
Страсть отползла, скрючилось под животом горстью битого стекла. В горле остался вкус разлагающегося желания и приторность чужого дыхания. Кит неловко выпустил девушек из объятий. Медленно повернулся и скатился по ступенькам в песок.
Он уходил от освещённого павильона в темноту. В спину неслись разной степени возмущение, укоризненность и ярость. Многочасовое сексуальное напряжение взорвалось в сумеречное небо фейерверком мужицкого ржания.
Стараясь едва ступать на правую ногу, Кит брёл вдоль автострады. Вытянутая рука лишь отдалённо напоминала голосующий жест.
Часть 2 Глава 8
Воды Лазурного берега задушили в объятиях пронзительную синь небес, навевая мысли о стёртых днях.
Кит вспомнил, как мальчишкой неделю провалялся в постели с гриппом. Бабушка, такими же пронзительными, чуть близорукими глазами скользила по незнакомым русским буквам. Она читала сказки Пушкина. Кит внимательно слушал мелодичный голос. Он смутно угадывал смысл слов и представлял себя принцем в блестящих доспехах. Видел себя королём Артуром, владел магией Мерлина и мог исполнять желания.
Исполнил с тех пор хоть одно?
Неподалёку от набережной Круазет за мысом Палм-Бич, Кит остановил серый Ситроен Берлинго. Заглушил мотор и опустил стекла. Майский ветер пробежал по праздному бульвару, взвихрил юбки горожанок и внёс в салон запах выпечки с корицей и крики чаек.
Кит убрал с лица взъерошенные волосы, расстегнул толстовку. Вдохнув солёный воздух, задержал в груди. Он щурился и часто моргал от головной боли. Она отвлекала. Глядя сквозь звонкое, бело-синее побережье, пытался сосредоточиться.
Дьявольские колокола!
Перевёл взгляд на стрелки армейских часов. Забыл куда ехал? Или не хотел помнить? Один черт... Последнюю неделю рассеянность стала вторым "я". Кит забывал имена техников, названия улиц, расположение комнат, строки собственных песен.