Я — Степан Разин

— А ещё велел передать, чтоб пушки, которые взяли на Волге и в Яицком городке, вернули, а с ними и беглых служилых стрельцов.

— У нас нет беглых — у нас все вольные! — отрезал я. — Значит, нас в Астрахань приглашают?

— Князь Львов будет ожидать на берегу с царской грамотой…

— Ну-ка выйдем, Степан! — я поднялся с деревянной лавки.

Мы вышли наверх. Свежий ветер с Волги впился в кудри, растрепал волосы, ухватился за бороду. Полы голубого, прошитого золотой нитью кафтана раздулись, затрепетали. Вокруг бурдюги собрались казаки, тревожно поглядывающие в мою сторону.

— Гей, соколы! — я хлопнул сотника по плечу. — Человек к нам от князя Львова. Говорит, есть на нас грамота царская, а в ней прощение и милость. Ждут нас в Астрахани, не как разбойничков, а как гостей почётных.

Казаки весело засвистели, закричали, славя атамана и великого государя.

— Черноярец, подготовь воеводе подарки за весть и встречу. Шубу ему подбери соболью, жемчуга, каменьев побольше, золочёных кубков фарабатских. На Астрахань!

— На Астрахань! — разносило эхо казачий крик, заглушая крики чаек и плеск тёмных, глубоких вод.

* * *

— Не убейте его, поганцы! — кричал в волнении дьяк. — Казнить некого будет!

Меня несколько раз окатили холодной водой. Я застонал, но не торопился открывать глаза. Вместо спины у меня была одна огромная, тёмно-красная рана — она уже не понимала, что такое боль. Палач стоял надо мной, тяжело переводя дыхание, устало вытирая с маленького, заросшего чёрным волосом лба бисеринки пота. Они висели, поблёскивая в чёрных кустистых бровях, сверкали среди ресниц. Замаялся.

— Бей его, злодея! Бей! — кричали где-то в стороне чьи-то озверевшие голоса.

— Хватит! — донёсся густой бас воеводы Земского приказа князя Одоевского.

Он всегда молча наблюдал за ходом пытки, никуда не вмешивался, внимательно вслушивался в горячечный бред истязуемого, хмурился, иногда снимал тяжёлую бобровую шапку и протирал тряпицей лысую голову.

Меня вновь окатили водой.

— Братца его послушаем — о нём забыли, — напомнил тот же бас.

Раздался вздох палача — он склонился надо мной и тут же в нос ударил тяжёлый запах чеснока и кислого вина.

— Убери руки — сам встану! — простонал я с угрозой в голосе.

«Заплечный» удивлённо отшатнулся в сторону.

Я с кряхтением поднимаюсь на колени. Холодный земляной пол то приближается, то вновь отступает, словно я ещё в Хвалынском море на палубе струга. Наконец пол стремительно взмывает вверх — на нём видны засохшие ржавые пятна, которые стремительно растут перед глазами. Я проваливаюсь в красную пелену, под поверхностью которой спряталась тьма. Я ухожу на дно омут засасывает меня всё глубже и глубже.

— Гей, робяты! — зову я во тьме.

— Здесь мы, батько, рядом…

В голове гудят колокола — нас встречает Астрахань многоголосым и всё усиливающимся шумом.

* * *

После почти двухлетнего персидского похода мы вошли в Астрахань 21 августа 1669 года.

Мои струги и струги сопровождавшего нас князя Львова крепостные стены встретили пушечным боем — стрельцы не жалели зелья. Завидев нас, они дружно закричали:

— Слава атаману-батюшке, Степану Тимофеевичу!

— Вот ужо он потолкует с боярами и приказчиками! — говорили в толпе.

— У казаков разговор короткий — каменья за пазуху и в омут!

— …Патриаршие и государёвы струги разграбил, а людей боярских посёк, как уходили в Персию.

— …На Яике голову старосте отрубили и стрельцов посекли.

— Многих наших православных из басурманской неволи освободил.

— Так и надо шахам да ханам!

— Погоди, не зря вернулись — скоро и до наших доберётся!

— …а в царской грамоте милость и прощение — государь к себе на службу зовёт!

— Конечно — сокол донской не чета царским воеводам!

— Смотрите — вон он!

— Смотрите!

Князь Львов добродушно смотрит на меня. Высокий, статный воевода с чёрными усами и коротко стриженой бородой. На плечах мой подарок — богатая соболья шуба.

— Видишь, как тебя встречают, атаман?! Герой!

— Хороша встреча! — соглашаюсь я и низко кланяюсь столпившимся на берегу людям.

Нарастает их приветственный крик:

— Слава атаману Степану Тимофеевичу!!! Слава!!!

— В другой раз зайду — станем под городом, — говорю я воеводе.

Князь Львов что-то порывается сказать, но я его останавливаю: — Скоро приду, и обо всём потолкуем — и про грамоту, и про пушки, и про полонянников.

— И аргамаков, что в подарок государю везли, — вставляет воевода и улыбается, обнажая здоровые, крепкие зубы.

— И про аргамаков, — соглашаюсь я. — А пока дозволь, князь-воевода, моим казачкам вход в город. Товара у них много, пусть торгуют — твои купцы будут довольны.

— Пусть отдохнут, погуляют, — соглашается князь, — кабаки государёвы сидят без уловной деньги.

Я смеюсь:

— До этого мои робята всегда были охочи.

Струги Львова поворачивают к Астрахани — мы идём дальше.

— Нечего нам торопиться, — говорю я Якушке Гаврилову и Фролу Минаеву, пусть бояре посидят да подумают, чего ещё от Разина можно ожидать. Пусть напугаются.

Есаулы смеются:

— Ладная встреча, батька — ждали нас!

— Вот и закончился поход за зипунами, — вздыхает Минаев и сдвигает на затылок красную запорожскую шапку.