Я — Степан Разин

— Спасибо, Степан Тимофеевич! — склонились все в поклоне, и я вышел в сопровождении есаулов.

— Жульё! — ругался за спиной Черкашенин. — Отрыгнутся кровью им наши подарки.

— Отдай им пять медных и шестнадцать железных стругов — хватит с них.

— Понял. Прозоровский хочет обменять морские струги на речные суда.

— Обменивай. Есаулы-соколы, заглянем к воеводе Прозоровскому заждался, небось!

— Заждался — всех подарками наделили, а его обделили, — Якушка Гаврилов рассмеялся. — Князь Львов в новой собольей шубе, что царю в пору, щеголяет, а Прозоровскому завидно.

— Айда к воеводе!

* * *

Князь Прозоровский вышел на крыльцо дома — встречал, как дорогого гостя. Это был высокий, подтянутый старик в голубой бархатной ферязи. На голове клобук, отороченный соболем, на груди лежит седая борода, стальные глаза внимательно меня прощупывают. За спиной топчется брат — Михаил, злые глаза которого гложут моих есаулов. Вот уж приветил бы он нас в Приказной избе на дыбе! Рядом с ними немецкий капитан Видерос — длинные, узкие усы висят над гладким, узким подбородком.

Я остановился перед крыльцом и с улыбкой поклонился в пояс:

— Здрав-будь, князь-воевода Иван Семёнович!

Щёлкнул пальцами: вперёд вышли Якушка Гаврилов и Иван Черноярец с богатыми подарками на руках — расшитыми золотом тканями, большим бухарским ковром, золотой исфаганьской посудой. Глаза у князей при виде дорогих подарков алчно заблестели, точь-в-точь как у дьяков в Приказной палате.

— Прими подарки от вольных казаков!

Черноярец вслед за Гавриловым положил на крыльцо тяжёлый ковёр.

— Здравствуй, здравствуй, Степан Тимофеевич! — воевода потеснился на крыльце и отодвинул брата в сторону. — Проходи, гостем будешь.

Я стал подниматься по крыльцу.

— Многовато у тебя людишек, Степан Тимофеевич — переписать бы всех надо, — князь Прозоровский ласково улыбнулся и повёл меня в горницу.

— Зачем переписывать — все мои, донские, а с Дону, как водиться, выдачи нет?!

— Ты ещё не на Дону, — хмуро бросил брат воеводы Михаил.

— Значит, скоро буду — царь грамоту выдал, все вины простил!

— Пушки не все сдал! — не отставал Михаил Семёнович.

— Ваши сдал, свои оставил — в честном бою были добыты у нехристей.

— Усаживайтесь, гости, — пригласил воевода, обводя рукой стол. — Чем Бог послал.

Бог не обделял воеводу Прозоровского — на столе стояли яндовы, наполненные водкой, вином, медами, блюда с жареными гусями, куски кабана и рыбы, на больших серебряных подносах лежали большие жареные чебаки, густо посыпанные зелёным луком, тут же пряники и коврижки, обсыпанные сахаром. Слуги наполнили кубки. Пришла тучная боярыня Прасковья Фёдоровна — жена воеводы.

— За великого государя нашего царя и великого князя Алексея Михайловича! — провозгласил воевода.

— За государя! — отозвался я.

Мы осушили кубки. Их тут же наполнили заново.

— Слава о тебе пошла гулять по Руси.

— Тебе виднее, князь. Знать, время пришло.

— Пришло время браться тебе за ум, Степан Тимофеевич. Погулял и будет государь на службу зовёт.

— А я не отказываюсь.

— Ты всё же товары шаховы и купцов верни.

— А что возвращать — казаки честно саблей добывали, а не языком?! Раздали дуван и здесь же, на астраханском базаре продали купчишкам и в кабаках пропили.

Воевода нахмурился.

— Коли так, я разберусь и заставлю вернуть. Здрав будь, атаман!

— Здрав будь, боярин!

— Пленных верни, — воевода схватил гусиную лапу и вцепился в неё крепкими зубами.

— Своих верну, а чужих… У нас ведь, князь Иван Семёнович, полонянник может сразу двадцати казакам принадлежать — их добыча.

— Гладкий ты, атаман — сразу и не возьмёшь!

— Не возьмёшь, князь, это точно! — усмехнулся я.

— Пусть переписи составит! — выкрикнул хмельной Михаил.

— Переписи не будет! — отрезал я.

— Угощайся, Степан Тимофеевич, пей! — воевода жестом удалил слуг и собственноручно принялся подливать мне мёд в кубок.

— Я угощаюсь.

— Путь домой долгий будет.

— Да я уже дома — на Русской земле.

— Русь, — вздохнул воевода. — Слышали мы о твоих подвигах — досталось басурманам! Но государь недоволен, что ты рушишь его дружбу с шахом.

— Я её ещё больше укрепил — теперь будут бояться государёвых казаков.

— Это хорошо, — кивнул головой воевода.

— Государю мы вины в Москву повезём — собираю я посольство, подарки готовлю.

— Богат ты стал, атаман! — глаза воеводы заблестели.

— Боевое богатство — кровью оплачено!

— Князю Львову шубу соболью подарил?

— Хороша шуба — князю в самую пору.

— У тебя, чай, тоже соболья есть?

— Есть, Иван Семёнович.

— Богатая?

— Красивая.

— Может, она и мне впору придёт? — воевода не сводил с меня маслянистых глазёнок.

— Одна осталась.

— Пей, Степан Тимофеевич, угощайся.

— Благодарствую, князь, и супруге твоей Прасковье Фёдоровне спасибо, что приветила.

— Пушки возврати! — князь Михаил бухнул по столу пустым кубком.

— Эх, князь, не подумал ты обо мне — путь на Дон долог, степи кругом. В степях всякое может случиться — вон татары стали под городом.

— Ничего с тобой не случится.

— То только Богу ведомо.