Я - Русский офицер!

— А тут у нас, сто семнадцатая стрелковая дивизия рассредоточена. Это хорошо, старший лейтенант, я свяжусь с комдивом этой дивизии и сообщу ему о том, что на них должен выйти Краснов. Пусть разведчиков своих напрягут. Может они быстрее найдут его? — сказал Шинкарев.

— Разрешите идти, товарищ полковник!? — спросил Заломин.

— Давай, старший лейтенант! Иди! Увидишь майора Шинкарева, направь его ко мне.

— Есть! — сказал Заломин, щелкнув каблуками, вышел из кабинета.

— «Ромашка», «ромашка»! — сказал полковник, подняв трубку телефона. — Соедини-ка меня с комдивом стосемнадцатой.

— С «Урканом», что ли? — переспросила телефонистка.

— С «Урканом», с «Урканом»! — утвердительно ответил Шинкарев, и сев на край стола, на ощупь вытащил из пачки папиросу.

Закурив, он тряхнул рукой, затушив спичку, и бросил огарок в пепельницу. Трубку поднял комдив.

— Товарищ генерал, это гвардии полковник Шинкарев из шестого авиационного полка ПВО ОСНАЗа. Там у нас за линией фронта сбили нашего летчика, старшего лейтенанта Краснова. По сведениям наших летчиков он жив, и может выйти через линию фронта в расположение вашей дивизии. Предполагаемый маршрут — деревня Макуни. Посодействуйте в поисках, если располагаете такой возможностью. Разведочку бы послать навстречу, может быть, и отыскали нашего летчика?

— Макуни! — поправил его генерал, делая ударение на последнем слоге. — Хорошо полковник, я позабочусь об этом. Так и быть, направим навстречу полковую разведку. Одно же дело делаем. А такие орлы, и нам небезразличны, — сказал генерал.

— Спасибо, товарищ генерал! — и Герой Советского Союза Шинкарев положил трубку телефона.

Ни через три дня, ни через неделю, и даже через месяц, Краснов к условной точке не вышел. Все поиски разведгрупп полковой разведки успехом не увенчались. Разведчики прочесали весь предполагаемый маршрут, выйдя почти к самому самолету. Удивило тогда их то, что немцы, согнав всю технику, тянули из болота подбитый и брошенный Красновым «Як».

За это время в полк ОСНАЗа уже прибыло новое пополнение, и воспоминания о Краснове слегка померкли на общем фоне проблем войны. Сколько было уже летчиков, которые не вернулись с боевых вылетов? Кто-то сгорел в самолете, кто-то попал в плен, а кто-то просто пропал без вести, как и Краснов. Никто не знал, где упокоен их прах и вряд ли родные и близкие смогли бы когда нибудь, узнать об этом, даже после окончания войны.

Многие так и закончили ее до последнего своего часа, до последней минуты оставаясь летчиками, идущими на жестокого и кровавого врага.

И пройдут десятилетия. И вот однажды в какой-то день уже через много лет после войны, мрак вечности вновь зальется светом. И появится из торфа поднятый краном покореженный «ЯК» или трудяга «Ил». И когда стечет с него болотная жижа, а пожарная машина омоет от болотной грязи все еще зеленый фюзеляж и бортовой номер самолета, вот тогда, открыв фонарь, уже внуки увидят, как их дед по прошествии шестидесяти лет, держась за штурвал все еще продолжает идти в атаку. И снимут все присутствующие шапки и слезы горечи и скорби потекут по мужским щекам уже будущего поколения, которое знало о войне только по фильмам. И вот тогда, когда над свежей могилой грянет последний залп, появится на обелиске фамилия героя летчика, которого столько лет искала Родина, чтобы отдать ему последний долг…

* * *

В конце сентября после месячного отдыха в заслуженном отпуске, в свой 51 полк воздушных охотников, вернулся Франц Вольф. Его Bf.-109М2 «Мессер» N 42 с волком на борту приземлился на своем полевом аэродроме под восторженные крики однополчан. Спустившись по крылу самолета, его первым встретил майор Карл-Готфрид Нордман.

Майор Нордман шел навстречу, широко улыбаясь, обнажив белоснежные зубы, которые он по три раза на день надраивал щеткой. Его прямо распирало от желания рассказать о Краснове, но он держал это известие, словно козырной туз в уже проигравшей партии.

— Франц, дружище, ты я вижу, хорошо выглядишь! Как отдохнул? Как там Берлин, как Германия? — стал приставать с расспросами командир полка ягдфлигеров.

— Я, Карл, почти месяц жил в «Белой лошади», на берегу озера святого Вольфбенга. Почти весь бархатный сезон провел без войны и это скажу тебе настоящее счастье. Швейцарки, француженки, чешки обслуживали мое израненное в боях тело, а я наслаждался ими, словно шейх в своем гареме, — сказал лейтенант, привирая.

— Да ты, Франц, настоящий счастливчик! — завидуя, сказал майор. — Неплохо бы и мне понежиться сейчас, где нибудь на набережной Круазет в Ницце.

За разговором незаметно вошли в штаб. При виде похорошевшего и отдохнувшего лейтенанта Вольфа, летчики эскадрильи, которые еще минуту назад играли в карты, встали со своих раскладных шезлонгов, радостно приветствуя своего боевого товарища.

— Давай, герой, похвастайся своими дубовыми листьями! Расскажи своим боевым камрадам, как тебя встречал фюрер? Что пили, что ели? О чем говорили? — спросил один из офицеров, пожимая руку Францу.