Я – Распутин

Вторый зарубежный «сиделец», которого «инженер» хотел вернуть в страну, был великий князь Михаил Михайлович. По кличке Миш Миш. Этот тоже отчудил – самовольно женился в свое время на Софье Николаевне, старшей дочери принца Николая Вильгельма Нассауского, был подвергнут Александром III остракизму, жил то на Лазурном берегу, то в Лондоне. Имел обширные связи среди европейского истеблишмента.

– Пора вам собраться всем, по-родственному, – посоветовал я Петру Николаевичу. – Да учредить собрание великих князей. Кто в семье самый больший вес имеет?

«Инженер» поморщился, но ответил:

– Безусловно, великий князь Владимир Александрович.

Ага, это тот самый бывший «хозяин Питера», начальник гвардии до Ник Ника, третий сын императора Александра II. Когда он умрет? Я попытался вспомнить и не смог. Но явно не в этом году и не в следующем. Прожил он долго, успел отметиться во всяких исторических событиях. Мощный мужик.

Понятен мне был и смысл этой интриги. Владимир Александрович как раз и был отцом князя Кирилла. Раньше все его инициативы вернуться в большую политику после отставки блокировались Ник Ником и вдовствующей императрицей, но теперь путь был открыт. Что ж… Не самый плохой вариант, надо признать.

Мария Федоровна еще не успела вернуться из Дании, Аликс я скручу в бараний рог, а через нее и Николая. Только тут надо хорошо подумать, что попросить взамен.

– Мыслю так… – я отвел в сторону «инженера». – Народу треба, чтобы закон был и для царской фамилии тако ж. Чтобы все в России подчинялись единому уложению. Набедовал – отвечай! Не так, как ваш хенерал-адмирал… хапнул и в Париж. Ищи-свищи.

Петр Николаевич побледнел, но смолчал. Ага, вот так – привыкай. Теперь правду-матку тебе будут резать прямо в глаза и во дворце.

– Закон нужен. Вам же легше будет… – я решил дать князьям и морковку. – Пропишите в законе, что можно жениться на ком хошь, ежели это не родственник и по согласию.

– На простолюдинках?

– Как там царь-батюшка Александр Третий графу Витте написал? «Да хоть на козе!» Да и нет нынче простолюдинов… – развел я руками. – После Манифесту 17-го подданные равные права имеют. Но выходит, что некоторые-то… – я кивнул на парадный портрет Ник Ника на стене Александровского дворца, – равнее других.

– Учредить бы совещание великих князей, – начал размышлять вслух Петр Николаевич, – да принять статьи о фамилиях и титулах супругов и потомства от разных браков…

На самом деле все это было первым шагом к тому, чтобы подобное совещание пришло к идее так называемого «великокняжеского манифеста» – «О полной конституции русскому народу». Только лет на десять так раньше. Ведь если любого из царской семьи можно выслать из страны, лишить имений императорским секвестром, как случится еще с одним великим князем – Михаилом Александровичем, то это значит, что гражданские права не распространяются и на русскую аристократию тоже. Чтобы получить закон для себя – надо сначала сделать его для всех.

Вот эту мысль я и должен заронить в головы родственничков Николая II. Тогда они первыми побегут впереди паровоза русской Конституции.

* * *

В самом конце разговора с «инженером» я не только намекнул насчет Конституции, но и поднял вопрос о Герарди. Мол, не тянет, интриг от него много, а дела мало. Рассказал историю разбоя с гусарами.

Петр Николаевич понимал, что начальник дворцовой полиции – «хромая утка». Покровителя теперь нет, многие захотят провести своего человека на хлебное место.

– И кого же вы, Григорий Ефимович, видите на должности Герарди? У вас есть протеже?

– Не знаю этих мудреных слов. А человечек хороший есть. Филиппов.

– Начальник сыскной полиции?

– Он. Русак, умом быстр, взяток не берет, всех варнаков наперечет знает, даст им укорот.

Филиппов не был «моим» человеком. Но вполне мог им стать. Хотя бы потому, что я о нем позаботился. Потом Николая надо было окружать русскими. Хотя бы по фамилии. Не потому, что немцы плохи. Просто как ни крутись – нас ждет Первая мировая. И воевать надо будет с Германией. Воевать тяжело (хотя тут есть варианты). Аликс и так «немка» при дворе – болевая точка царской семьи. Одной царицы-«шпионки» вполне достаточно.

– Поговорю с Никсой, – кивнул «инженер». – Подумаем.

На этом мы раскланялись, и я отбыл домой. Меня ждало важное дело.

* * *

К Лауницу, который фон дер, но при этом православный, мы с капитаном отправились выпрашивать помощи на детскую колонию. Или требовать – если учесть записочку от Аликс. Богоугодное дело на ее нынешнее состояние легло на отлично, а немецкая сентиментальность, растревоженная рассказом о бедных сиротках, добавила градуса. Если дело хорошо пойдет, надо будет стрясти с нее «высочайшее покровительство», она не откажется вставить такую шпильку любимой свекрови, занятой благотворительностью «по должности» руководителя «Ведомства императрицы Марии».