Я помню музыку Прованса

– Мой дед умер молодым, – говорит он, щелкая зажигалкой. – В семье профессия передавалась от отца к сыну – пять поколений трюфелеводов. Однажды на охоте собака прыгнула ему на грудь. А у него на коленях лежала заряженная двустволка, и дуло было направлено в живот. Он умер в карете скорой помощи. В Сент-Амуре до сих пор об этом говорят…

Они помолчали.

– Бабушка только узнала, что беременна. Они тайно обручились за неделю до его смерти. Один старик Флавио знал. Они с дедом были как братья.

Антуан затягивается сигаретой, глядя вдаль.

– Время было другое… В деревнях вроде Сент-Амура на мать-одиночку смотрели косо. И бабушка уехала в Марсель. Для нее это был край света! Она отдала сына сестрам монастыря Ла-Сервиан, потом приезжала его навещать. Отец стал рыбаком в марсельском порту. Настоящим морским волком! Он выходил в море один и страстно любил свое дело, знал его как никто.

При воспоминании об отце глаза Антуана загораются.

– Мать ушла от него почти сразу после моего рождения, это он меня воспитал и научил рыбачить. Мы каждое утро до рассвета выходили на плоскодонке ловить барабульку. Отец любил чаек, называл их чайки-насмешницы. А еще он говорил: «Пессимист жалуется на ветер, оптимист надеется, что ветер переменится, а реалист переставляет паруса!»

Антуан на секунду замолкает. Когда он вспоминает детство, его марсельский выговор становится заметнее. Джулия разглядывает и гладит его руки.

– Отец научил меня готовить. Он умер пять лет назад. Рак горла. Без него все не так… Однажды мне надоело возиться с парусами и пахнуть рыбной чешуей, и я все продал. Кроме этого. – Он показывает на сосновый комод, где стоит маленький черный радиоприемник, изъеденный солеными брызгами. – Его приемник. Когда мы выходили в море, он ставил его на крышу лодки. Мы вытаскивали рыбу из сетей под радио «Ностальжи».

Он улыбается.

– Я приехал в деревню. Выкупил заброшенный дедов участок и освоил новое дело. Прочел все, что сумел найти о трюфелях, а старик Флавио подарил мне Зербино.

При звуке своего имени пес оживляется и проводит носом-трюфелем по руке хозяина.

– Почему деревенские относятся к тебе как к чужаку? – возмущенно спрашивает Джулия, вспомнив сцену на рынке.

Антуан мрачнеет.

– Старые дураки, они ничего не знают и не заслуживают что-либо знать!

Зербино скулит, виляя хвостом, и идет к двери, тщетно пытаясь привлечь внимание Антуана.

– А ты?

– Родители развелись, когда мне было три года, отец переехал в Лос-Анджелес. Он работает в кино. Мама живет в Париже со своим новым партнером. Они оба построили жизнь заново, много работали. Думаю, я их немного стесняла, они часто отправляли меня к бабушке, папиной маме…

– К Жанине?

– Ты ее знаешь?

Зербино больше не может терпеть, он прыгает на кровать и лает. Антуан обхватывает его голову руками, трет макушку.

– Что такое, Зерб? Не хватает внимания? Я сейчас, только выпущу его, – говорит Антуан, целуя девушку с медовой кожей. – Через секунду вернусь и устрою тебе пир горой.

Влюбленные смеются. Зербино давно не слышал, чтобы Антуан так смеялся, просто сердце радуется. Пес прыгает от нетерпения, чуть не уронив хозяина с лестницы. Обычно они выходят из дома очень рано. Новая любовь, новые порядки.

У двери старый пес настораживается. Чует опасность. Он лает, но хозяин велит ему замолчать. Зербино напрягся и рвется наружу, пока Антуан отодвигает щеколду.

– Ну, ну, Зерб! Сегодня тебе прямо не терпится!

Зербино выскакивает за дверь и делает стойку. Ветер стих. В нос ударил запах пота и собаки. Зербино лает не переставая, пока Антуан раздраженно натягивает сапоги. Пес поднимает глаза на хозяина – тот мертвенно-бледен. Куда ни посмотришь – повсюду разорение и опустошение. Площадка с трюфелями разграблена, собачьи клетки пусты.

38

Когда Антуан и Джулия входят в кафе на площади, все разговоры стихают.

– Где эти мерзавцы? – рычит Антуан, глядя на мужчин, сидящих за столиком с рюмками анисовой настойки.

Джулия сжимает губы, ощущая, как накаляется обстановка. Она узнает тех двоих с рынка. Шаретье развалился на стуле, раскинув руки, на губах злая улыбка.

– А марселец-то, похоже, заболел!

Антуан подскакивает к нему, хватает за ворот и поднимает, опрокидывая рюмки, бутылку и стул.

– Ублюдок! Куда ты дел моих собак?

– Пусти! Не знаю, о чем ты говоришь.

– Не держи меня за идиота, Шаретье!

– А ты – отвали от Евы!

Ева? У Джулии сжалось сердце.

– Ты действительно полный идиот! – орет Антуан.

Его держат двое официантов.

– Что здесь происходит? – кричит Люсьена, она только что вошла.

– Этот малый о чем-то толкует, да никто не понимает о чем! – отвечает Шаретье, поправляя рубашку.

Люсьена подходит к нему и недобро на него смотрит.

– Отстань от него! А ты – иди со мной!

Антуан, стиснув зубы, не спускает глаз с Шаретье.

– Шайка чертовых мерзавцев! – выплевывает он и идет к двери.

Джулия кладет руку ему на запястье, но он вырывается.

– Оставь меня.

– Что? – Джулия не верит своим ушам.

– Оставь меня!

Он хлопает дверью кафе и прыгает в фургончик. Джулия не поспевает за ним. Взвизгнув тормозами, машина исчезает.