Я помню музыку Прованса

Но это счастье длится недолго. Прошло всего несколько недель, и Жан узнал, что его мать при смерти. Теперь у него на уме одно: застать ее живой. Прованс освобожден, но перемирие еще не подписано. В войну почти весь флот был уничтожен, и почта между Корсикой и материком ходит с перебоями, так же как и транспорт. Путем невероятных усилий Жану удается достать в префектуре билет в один конец на черно-белый лайнер, реквизированный армией. Он уезжает, страдая, что оставляет меня, и беспокоясь о матери. Я хотела бы поехать с ним, но женщин не пускают на военные корабли. Как я переживу разлуку?

На пристани в Марселе я не перестаю рыдать. Когда пароход дает гудок, Жан вынимает из чемодана еще одну пластинку – песню Фреэль, сует мне и бежит к трапу, который за ним тут же убирают. Я не вижу, как корабль уходит за горизонт, все расплывается от слез. Моя кожа хранит сотни его поцелуев. Кажется, я и сейчас чувствую на щеке его руку и слышу шепот: «Я буду писать каждый день».

37

Зербино зевает во всю глотку. Потягивается и прислушивается. Нос подергивается – с кухни льются вкусные запахи прованских трав, растопленного сливочного масла, портвейна и флердоранжа. Подняв морду, пес идет по следу. Роза – нет, фрезия, мирабель и немного дубового мха. Зербино заходит в спальню. С кровати сонно свисает рука, и он с любопытством ее облизывает. Вкус кожи незнакомый. Он поднимает глаза, узнает молодую женщину с рынка и ставит лапы на мягкое одеяло.

Медовая на вкус девушка улыбается. Польщенный Зербино радостно виляет хвостом, но потом понимает, что улыбка предназначена хозяину. Антуан в повязанном на бедрах фартуке подходит к ним и садится на кровать. Он откидывает прядь с лица Джулии и целует ее.

– Хорошо спалось?

Джулия притягивает его к себе, Антуан падает на подушку и исчезает под одеялом. Зербино недовольно моргает. Он не привык делить хозяина с другими. Смирившись, возвращается на кухню.

Растянувшись на плитке, он греет спину на солнышке. Глаза закрываются, но спать невозможно, аппетитный запах щекочет ноздри. Он сглатывает слюну, обходит вокруг стола и запрыгивает на стул. Перед ним – три нежных бараньих вырезки, обвалянные в рубленом трюфеле. От них поднимается дымок – просто пытка какая-то. Зербино облизывается, повесив голову. Думает об Антуане, о том, как он хмурит брови и грозно говорит: «Зербино, нельзя!» Скрепя сердце пес слезает со стула и вяло идет к своей пустой миске. Смотрит на бьющуюся о стекло муху, решает не обращать на нее внимания и, повертевшись, укладывается в своей корзине. Печально слушает, как маятник отсчитывает секунды. Но запах не дает ему покоя, бараньи отбивные манят, танцуют перед глазами. Зербино тяжело вздыхает и уступает зову желудка. Положив лапы на скатерть, он зарывается носом в тарелку. В глотке потрясающий праздник вкуса. С отбивными покончено в два счета. Зербино носом подталкивает дочиста вылизанную тарелку на середину стола. Может, хозяин ничего не заметит… Пса тут же начинает мучить совесть. Он залезает под диван, надеясь, что о нем забудут.

Солнце уже высоко, когда, повинуясь естественной надобности, с набитым брюхом и покаянным видом Зербино направляется в спальню. Понурив голову и поджав хвост, он стоит у кровати. Антуан и молодая женщина болтают. Голова Антуана лежит у нее на животе, она гладит его волосы, он ласкает ее нежным взглядом.

– Жионо, Варгас, Кастильон…[48] Подборка эклектичная, но со вкусом… – улыбается она, разглядывая книги на прикроватной тумбочке.

– Не все же «Фантометту» читать…

Она смеется, ерошит его волосы и снова целует. Зербино стоит тихо. Он хотел бы исчезнуть, но ему надо во двор. Молодая женщина приподнимается на локте. Кожа у нее светлая, почти прозрачная, и когда она двигается, от постели пахнет ванилью и персиком.

Антуан целует ее в живот, потом в губы.

– Нет, подожди, – отбивается она. – Расскажи немного о себе.

Антуан безропотно садится и берет сигарету.