Я помню музыку Прованса

Феликс обнимает Джулию. Мистраль играет ее светлыми локонами. Артисты не успели снять грим, в маленьком переулке их компания выглядит диковато. Хлопают дверцы, машины одна за другой исчезают в ночи, пока Джулия, поеживаясь от холода, усаживается в старенький «Пежо». Ее мысли далеко, она снова и снова прокручивает в голове свой номер. Джулия не успела завести машину, как вдруг кто-то постучал в стекло. Она вздрогнула.

– Можно?

Антуан! Антуан, с трехдневной щетиной и карими глазами. От неожиданности Джулия потеряла дар речи. Она искала его после выступления и не нашла.

– Подбросишь меня?

Она кивком приглашает его в машину. Оба молчат.

– Не ожидал тебя здесь увидеть. – Он смотрит на нее искоса.

– А я – тебя, – весело отвечает она.

Когда она моргает, искусственные ресницы щекочут веки.

– Я иногда там готовлю в ресторане… – говорит он словно в оправдание.

Снова молчат. Он делает вдох и выпрямляется на сиденье, как бы придавая себе уверенности.

Машина выезжает из деревни, за окнами тянутся темные силуэты деревьев. Джулия впервые ощущает его смущение, от этого ей становится легче. И спокойнее. Она украдкой смотрит на него. Он выглядит уязвимым, более человечным. Трогательным.

– А у тебя какой псевдоним? – шутливо спрашивает она.

– Тонио де ла Вега, – отвечает он, повеселев. – Стриптизерша с перьями – это я.

Она хохочет, представив его голым на сцене.

– Но тебе комбинация идет больше! Ты была очень… в общем, очень красивой.

Джулия под гримом краснеет.

– Мне нравится это место, – продолжает он. – Мы с друзьями-музыкантами иногда пропускаем там по стаканчику.

– На чем ты играешь? – спрашивает она с облегчением, довольная, что он сменил тему.

– Только на кухонной плите… Отец у меня был музыкант. Он пел и бренчал на гитаре, пока я читал «Великолепную пятерку»[46]. Под эту музыку, можно сказать, прошло мое детство.

– А мне больше нравилась «Фантометта»[47].

– Девчонка на самокате, которая по ночам борется за справедливость! Честно говоря, я не удивлен…

Улыбаясь, он уворачивается от локтя Джулии.

– Да, и к тому же феминистка! Я мечтала выучить языки, овладеть боевыми искусствами, ходить на лыжах, на каяке и расстраивать коварные шпионские планы… Признаюсь, что мне нравились ее придурковатые подружки, худышка Фисель и…

– Толстушка Булот?

Джулия с удивлением смотрит на него.

– Я читал все, что попадалось под руку… – оправдывается он.

– И Рысий Глаз, помнишь? – воодушевляется Джулия. – Журналист, который был в курсе, кто она на самом деле. Ты знал, что у них с Фантометтой одинаковая фамилия, и автор так и не объяснил почему? Как будто их связывала какая-то тайна из прошлого…

Антуан улыбается. От этой улыбки у нее на мгновение перехватывает дыхание.

– Сейчас направо, белые ворота.

Джулия узнает длинную аллею, во рту появляется горький привкус.

– Ты здесь вырос? – спрашивает она чересчур сухо.

– Нет, в Марселе.

– А дом?

– Дедушкин.

Машина останавливается.

– Идем, у меня для тебя кое-что есть, – бросает он и исчезает в темноте.

Она выключает мотор. Мистраль свистит в кронах деревьев, гнет ветви. Луна освещает тяжелые ворота сарая. Джулия следует за Антуаном в дом. Из темноты налетает дурманящий запах трюфеля, напрочь отбивая остальные впечатления.

– Сюда.

Она идет на голос. Угадываются очертания длинного деревянного стола. У открытой дверцы холодильника вырисовывается силуэт: Антуан достает свою богатую добычу.

– Мы с Зербом нашли сегодня утром. Попробуй-ка.

Антуан закрывает холодильник, комната снова погружается во мрак. Перочинным ножом он отрезает кусочек трюфеля. Белые прожилки блестят в свете луны. Он осторожно подносит ломтик ко рту Джулии. Она закрывает глаза. На языке взрываются мириады вкусов. Пахнет влажностью, землей и мускусом.

– Ну, что скажешь, Лулу Беген?

Джулия улыбается, и Антуан касается губами ее губ.

Моя стрекозка!

Я вкладываю в этот дневник несколько снимков с Жаном, которые мне удалось сохранить. Я прятала их в конверте в глубине шкафа. Какое облегчение – знать, что его имя не умрет вместе с моей памятью. Как мало мы значим в этом мире…

Какая же я здесь юная! А он – такой статный! Я не устаю разглядывать его нежные глаза. Каким он был добрым!