Я побит - начну сначала!

Говоря об изучении детства как «неповторимого явления», Кон[153] прав, как человек, говорящий, что апрель бывает в апреле. «Неповторимость детства» как явления, наверное, совершенно неодолимая стена, наверно, совершенно неодолимая схема для традиционной науки, но изучение детства вполне поддается системам: и Твен, и Толстой, Горький или Сэлинджер — вполне зрелые исследовательские системы. Все дело в том, что науки развиваются своими дорогами, им нужны коммуникации вполне современного вида. Изучение же детства — как Якутск, куда железная дорога только проводится. Кон прав, когда говорит, что и социолог, и демограф, и историк, и психолог, и педагог, и т.д. могут многое дать, сложить в конечном итоге интересную информацию. Но совсем уж странно звучит его заявление, что «литературоведы и искусствоведы анализируют образы детства в произведениях литературы и искусства с эстетической, социальной, идеологической точек зрения, но очень редко ставят вопрос об их психологической или исторической достоверности». Это почему? И почему это неодолимо? Если бы кто-то взялся исследовать Лену Бессольцеву, как Белинский — Татьяну Ларину! И даже не в этом дело. Дело в том, что детство изучаемо вовсе не как «не воспроизводимый опыт истории», а как особый, вполне изучаемый феномен природы. Феномен механизма адаптации, рождения и роста всего организма от ногтя на ноге до чувств и души. И не надо так интеллигентно, как Кон, говорить о том, что он «не склонен к эйфории по поводу всесилия "точных методов" (точных наук) в гуманитарных». Можно прямо говорить о бессилии «точных методов» в подходе к человеку, ибо человек — вещь вообще неточная. Тут вообще пока каша. Детство — явление самых разнообразных, взаимосвязанных проблем, феномен детства — явление иного свойства, и его механизм не может быть изучен историком, или психологом, или педиатром, он может быть изучен феноменологом (феноменологом детства) — не знаю, как должна называться эта новая наука. На свете существуют не живущие люди, а выжившие. Детство — феномен выживания человека и душеобразования. Это механизм эволюционизирует, все время вмешает в себя все развитие духовности, его этапы. (Вот отчего оно сегодня под ударом. Я не знаю еще точно ни формулировки, ни границ предполагаемого явления. Пока легче всего сказать: «Детство не успевает адаптироваться».) Система восприятия — одна из основ способности адаптации, механизм театра для себя (выбор роли, «ролевая» судьба), способность вхождения в драматургическую структуру жизни, действенная система, — тот таинственный механизм, который вполне подлежит анализу.

Создание человека очень похоже на создание роли (образа вообще, но роли — в первую очередь). Тут интересная аналогия. Метод режиссерского анализа в самом общем виде можно было бы сформулировать как постижение объективного через субъективное. И тут субъективизм — вовсе не стена, отделяющая нас от заблуждения, а, наоборот, — дверь в объективность.

И далее к Кону.

Вовсе не в том дело, как человечество относилось к воспитанию, рождению и т.д. и наоборот, все дело как раз в том, как, несмотря на все это, рос и развивался человек, как он адаптировался, как шло развитие духа. (Это как феномен «надстройки», которая оставляет все как прежде, несмотря на все изменения базиса, т.е. тут интересны изменения в сторону неизменности.) Феномен детства (одна из его особенностей) как раз, так сказать, «надстроечен»: выжить, вырасти, обрести себя, увязаться — весь механизм обращен к этому.

Вот так раз! Оказалось, что дело в сложности интерпретации художественного произведения (о «Детстве» и «Отрочестве» Л. Толстого). Да! Но дело не в сложности! Дело в том, что открыта «зеленая палочка», механизм Карла Иваныча и т.д.

(О неоднозначности восприятия. Ну и что! Тут та же особость взаимоотношений субъективного и объективного, где они сообщающиеся сосуды, а вовсе не разные! Джульетта есть Джульетта для разных восприятий времен и народов при любых и всяких яких! Ети их мать!)

Взрослые создали легенду о детстве, в ней высший субъективизм взрослого мира, в ней закон памяти, которая не только помнит, но и трансформирует... Эта легенда заставляет взрослых людей заставлять детей играть в кино детей! Изображать возраст, когда он и без того есть. Легенда о детстве всегда помогала детям выжить, хотя «Золотая ветвь» Фрезера — самое серьезное произведение о том, как многие сильные мира сего давно ведали тайну истинности детства.

О нашем «полузнании» Кон говорит хорошо, но почему не трагично?

А самое отвратительное то, что мы никак не хотим понять, что «дать команду траектории детства» — это на деле дать команду собственной траектории. Ибо надо раз и навсегда ответить на вопрос: как соотносится любая существующая система воспитания с реально действующей стихией жизненных законов... Общих — они общие! Дети, адаптируясь, оперируют как раз к заданной траектории будущего — она диктуется нашим настоящим.

(Надо найти книги по «этнографии детства».)