Я отвернулась

— Просто пошел за мной. — Тим усаживается на корточки и гладит пса. Тот сразу же начинает обнюхивать его задницу.

— Фу, прекрати сейчас же!

— Бедняжка. Заблудился, наверное. А может, кто-то бросил его здесь. Смотри. Он без ошейника.

Теперь собака дергает меня за шнурки. Я шагаю назад.

— Мы не сможем прокормить еще один рот.

— Сможем. Смотри, целая куча всего. — Тим расставляет банки на столе. — И собачьи консервы прихватил тоже. Они, кстати, на вкус вполне ничего.

К моему горлу подкатывает тошнота.

— Ты что, их ел?

Тим пожимает плечами:

— Раз или два. Иногда приходится хватать что под руку подвернется.

За все время бродяжничества до такого я еще не докатилась.

Тим выворачивает карманы. На стол падает всякая мелочовка.

— Вот, я принес тебе пластыри, антисептический крем и все такое для руки.

Я колеблюсь. Воровство — дело серьезное.

— А если кто-то увидит, что мы вломились?

— Здесь закрыто на зиму.

— Да, но допустим, они вернутся, чтобы проверить?

— Хватит волноваться, мамаша. — У него это слово выходит очень тепло. — Я удивлю тебя кое-чем еще. Просто посиди тут. Закрой глаза и жди сюрприза́. Видишь? Опять в рифму.

— Обалдеть, — вяло говорю я.

— Дай мне несколько секунд, а потом выгляни в окно. Я обнаружил это за задней стенкой.

Мгновение спустя я слышу странный скрипящий звук. Глазам своим не верю. Парень нашел велосипед! Он выглядит довольно ржавым, но Тим крутит педали, не держась за руль, будто цирковой клоун, исполняющий трюки. Маленький белый пес скачет вокруг, бежит по пятам, тявкает от возбуждения.

Неожиданно для себя я не могу удержаться от смеха. Это такое облегчение после всего дерьма, выпавшего на мою долю.

Я сажусь на ступеньку и наблюдаю за ним. Черт побери! Он перелетает через руль. Но тут же поднимается, отряхивается и бежит обратно к трейлеру, а вертлявая собака несется за ним.

— Дай пять! — ухмыляется он, шлепая меня по ладони. — Ох, прости. Не больно? Ничто в жизни не может нас вышибить из седла, верно?

Затем он подхватывает пса, который моментально обслюнявливает ему лицо.

— Мы будем звать тебя Лакки [9], — ласково говорит он. — Тебе повезло встретить нас, а нам — что ты составил нам компанию.

Возможно, он и прав. Я вспоминаю сосульковолосую женщину в Бристоле и других, которых встречала на улицах с собаками. Люди всегда останавливаются, чтобы дать им что-то. Это может помочь нам встать на ноги.

Теплое чувство надежды закрадывается в сердце, где ему раньше не было места. Может, наконец-то удача повернулась ко мне лицом.

Глава 25 Элли

Если бы я знала, что в четырнадцать лет моя жизнь изменится навсегда, я бы постаралась получить больше радости от отношений с Питером. Я все больше привыкала к новой школе. Не могу сказать, что я ее полюбила, но бабушка Гринуэй оказалась права. Еженедельные письма Питера — описания того, чем он занимается, перемежаемые забавными карандашными шаржами на его учителей, — принесли мне уважение среди других девочек, когда я «случайно» оставила их на виду в общежитии. Кто-то может сказать, что я была слишком юна, чтобы влюбляться, но, вспоминая все это сейчас, я вижу, как отчаянно нуждалась в этом чувстве, учитывая мою домашнюю жизнь.

Однако школа спасала. Одна из «крутых» компаний пригласила меня сидеть с ними в столовой. Больше того, когда нашей спортивной старосте сказали отобрать девочек из запаса для основной команды по нетболу, она выбрала меня. Больше всего мне нравилось играть в нападении. Я, согласно школьным характеристикам, «хорошо успевала по всем предметам», а по латыни и английскому числилась среди первых. Я даже вступила в кружок политологии, в котором обсуждались важные текущие темы. Мы все восхищались нашим премьер-министром Маргарет Тэтчер. Как же чудесно, соглашались мы, что нашей страной руководит женщина.

Я от природы была тощеньким ребенком, но слегка округлилась благодаря сытным пудингам. У меня наконец-то начались месячные — у одной из последних в моем классе — и появилась довольно заметная грудь, из-за чего я одновременно смущалась и гордилась.

— Попроси мать подобрать тебе правильный бюстгалтер, — сказала мне заведующая пансионом.

— Она не мать, а мачеха, — поправила я. — У нас никакого кровного родства.

Чем старше я становилась, тем важнее казалось показать окружающим, что Шейла мне не мать.

У всех остальных девочек в общежитии над кроватями висели календарики. Они вычеркивали крестиком каждый прошедший день. Дата окончания семестра обычно была обведена большим красным кругом и отмечена россыпью восклицательных знаков.

— А у тебя разве нет такого? — спросила меня девочка, чья кровать стояла рядом с моей.

— Нет, — коротко ответила я. У меня каникулы вызывали горько-сладкое чувство. Да, они означали, что я смогу поехать домой. Но там придется терпеть Шейлу.